История ошибок

Город был полон опасностей и соблазнов. Содом и Гоморра показались начитанному мальчику цветочками по сравнению с этой ягодкой. Кстати от ягодки бы Малгил сейчас не отказался, так как был жутко голоден. Он настолько приучился игнорировать тело, что ему и в голову не пришло, где он самостоятельно найдет пропитание в незнакомом городе. Тем временем уже наступала ночь, и бедный, напуганный ребенок, заблудившийся в грязных дворах, совершенно отчаялся. В этот момент он по-настоящему пожалел, что не похож на поразительно витального героя рассказа «Васюткино озеро». Малгилу ничего не оставалось, как зайти в первый попавшийся дом и позвонить в первую попавшуюся квартиру. «Может быть, доброта все-таки не миф, – с надеждой думал Малгил. – Да и остатки соборности должны сохраниться в русском человеке, если, конечно, дверь откроет русский». Малгил поднялся на второй этаж какого-то девятиэтажного дома, потому что, как он думал, люди внизу всегда добрее. Затем он выбрал дверь и постучал. Мякишев открыл.

– Извините за беспокойство, – пролепетал Малгил, – но обстоятельства сложились таким образом, что я вынужден обратиться за помощью к чужому человеку.

– А что с тобой стряслось, малец?

– Видите ли, мне негде переночевать. Я совершил крайне легкомысленный поступок, приехав в город, где действует закон джунглей.

– А ты смешной малый. Заходи, я не зверь.

– Спасибо Вам огромное, Вы меня просто спасли!

– Выпьешь чего-нибудь?

– Виски, если можно.

Мякишев пошел в кухню за бутылкой, а Малгил тем временем расположился на диване в гостиной.

– Так зачем ты приехал в этот город? – спросил Мякишев, подавая сыну стакан с двойным скотчем.

– Детский дом, где я воспитывался до сегодняшнего дня, стал для меня тесен, и я решил покинуть его, дабы расширить свое представление о внешнем мире. Что-то вроде хождения Афанасия Никитина.

– Так значит ты сирота?

– Да. С рождения. Я никогда не видел родителей и даже не знаю, живы ли они.

– Неужели ты надеешься их отыскать?

– Было бы славно. Я очень устал от одиночества. Я похож на утопающего посреди бескрайнего моря, не за что зацепиться, чтобы не утонуть. Я всю жизнь ищу спасательный круг, но нахожу только щепки, которые не могут выдержать груз моего существования. Я спасался чтением книг, но книга с тобой, пока ты ее читаешь. Когда она кончается, остается пустота. Я спасался в молитвах Богу, но никогда не знал, слышит ли он меня, и снова ощущал пустоту. Я спасался в общении с людьми, но люди всегда говорят только о себе и ради себя. Снова пустота. Вокруг нет ничего постоянного и неизменного, и это безумно пугает меня.

– Мы с тобой во многом схожи. Я прекрасно понимаю твою тревогу и неприкаянность. Я тоже долго бродил в тумане, пока не понял, что туман, наполненный силуэтами, призраками, миражами, иллюзиями и есть моя жизнь. Извини, но я не думаю, что обретение родителей избавит тебя состояния вечного поиска, в котором ты пребываешь. Ты философ, а не человек, а философами рождаются, а не становятся, это проклятие, которое не снимешь. Ты такой не потому, что остался без родителей, а потому, что ты просто должен был стать таким. Возможно, родители поступили правильно, освободив тебя от родительского диктата, от чужой воли, мешающей познать свою истинную природу.

– Вы хотите сказать, что одиночество нужно воспринимать как свободу?

– Именно! Тогда море, в котором ты тонешь, перестанет быть враждебным, оно становится морем возможностей, где можно плыть в любом направлении. Возможно, я бы и сам отдал своего ребенка в детский дом, если бы он у меня был.

– А Вам не кажется, что за всеми этими философскими выкладками скрывается нежелание брать на себя ответственность за другое существо?

– Ты прав. Пора ложиться спать.

Рано утром они позавтракали, и Малгил отправился на поиски своего отца, которого, к счастью, он так никогда и не отыщет. Провожая сына, Мякишев почувствовал какое-то странное волнение. Неужели успел привязаться к мальчугану, думал он. На прощание Мякишев подарил Малгилу книгу Ильина «О воспитании национальной элиты». Это лучшее, что мог дать сыну промотавшийся отец.