История ошибок

– Это Минамото Ёсицунэ, – терпеливо отвечала Фумико, – он был великим воином, в стране не было тех, кто мог бы сравниться с ним в искусстве кэндо. Так же он был известным гурманом и славился своей страстной приверженностью к экзотической кухне.

– Какая у него была мечта?

– Он мечтал съесть редкий вид морского ежа Echinothurioida.

– Он осуществил свою мечту?

– Да, но он отравился и умер вскоре после окончания трапезы.

– Хм… – А это кто?

Кшиштоф провел в архиве несколько дней. Он уделял мало времени сну и пище. Его сильно волновала судьба потомков. И судя по тому, о чем свидетельствовали летописи, его надежды не оправдывались. Смысл существования даже лучших из его рода сводился к каким-то нелепым вещам. Не было ни одного, о котором Кшиштоф с чистым сердцем мог бы сказать: «Он не зря жил на этой земле». В конце концов, Кшиштоф пришел к суровому выводу, что лучше бы было вовсе не давать жизнь своему сыну и пресечь разросшуюся за века генеалогию в самом начале. И как бы он ни старался проявить некую лояльность по отношению к родной крови, его честное сердце неустанно твердило о тщете жизни.

«А чем я лучше своих потомков?» – спросил себя Кшиштоф. – В конечном счете, это я несу всю ответственность за их бесцельно прожитые годы и бесполезные жизни».

Кшиштоф достал свой вакидзаси и совершил сэппуку. Он лежал на полу, и кровь медленно вытекала из его живота, постепенно образуя ровные ряды красных букв, которые вскоре сложились в загадочный текст:

«На следующее утро Сигизмунд проснулся и понял, что он Павел Флоренский. Это понимание не сильно удивило его. Гораздо больше его занимал тот факт, что ему необходимо отыскать человека по имени Александр Мень. У Сигизмунда было к нему какое-то важное дело, то ли некое сообщение, которое следовало незамедлительно передать, то ли наоборот – Сигизмунд должен был что-то услышать от Александра Меня. В любом случае Сигизмунд, будучи Флоренским, отправился на его поиски.

Волею судьбы он оказался в каких-то трущобах, где ползали и изнывали опустившиеся люди, придавленные гнетом нищеты и наркотической транквилизации. Флоренский пытался с ними заговорить, но тщетно. Они отвечали невнятно и невпопад, и он ничего не сумел от них добиться. Мимо пассивно лежащих наркоманов он проходил равнодушно, не тревожа их токсический покой. Тех же, кто лез к нему, обхватывая его ноги грязными цепкими руками, он нещадно пинал носком сапога прямо в челюсть, вырубая наглецов на раз.

В голове его звучал мотив песни «Где ты?», которую исполняла группа «Пилот». В момент проговаривания про себя очередной строчки, в которой давалось описание нового места, Флоренский пространственно локализовывался в месте, очень напоминавшем описанное. Когда последний куплет закончился, Флоренский зашел в старую коммуналку и среди бесчисленных лабиринтов перемежающихся комнатенок обнаружил груду валявшегося на полу тряпья, которое тихо стонало и периодически икало. Это и был Александр Мень. Флоренский резко встряхнул его, чтобы привести в чувство. Мень поднял свои мутные пьяные глазки, пытаясь сфокусироваться на лице Флоренского.

– Лавра, ларва, маска…ииик… – проглассолировал он, одновременно стараясь подняться.

– Тебе есть, что сказать мне? – спросил Флоренский, вглядываясь серьезными глазами в пьяное рыло Меня.

– Канееееш, старик, каааанешно, есть, – пропел Мень своим фальшивым тенором.

«Господи, ну что за тварь? И почему ты только создал его?» – подумал Флоренский, морща лоб, а вслух сказал:

– Ну так говори!

Мень замолчал, будто собираясь с мыслями, потом выражение его лица приняло осмысленный вид, и он менторским тоном, воздевая палец к небу, деловито сказал:

– Конец тебе.

– Почему?

– Потому что ты никакой не Павел Флоренский.

– А ты не Александр Мень?

– Я – Александр Мень. Но ты не Павел Флоренский.

– Кто же тогда я?

Мень пожал плечами:

– Бог его знает.

– А что это меняет?

– Что? Что ты не Павел Флоренский?

– Да.

– Ну что тебе не положено знать те истины, которыми я располагаю.

– Тогда какого черта я тебя искал?

– Спроси себя сам, только ты знаешь ответ на этот вопрос.

– Слушай, старик, завязывай.

– А то что?

– А то, что иначе я отмудохаю тебя так, что ты костей не соберешь.

Мень поежился. Оценил беглым взглядом размер кентусов псевдо-Флоренского. Немного подумал и сказал:

– Ну, так уж и быть. Я скажу тебе, кто ты.

Сигизмунд приготовился слушать, но в тот момент, когда Мень открыл рот, чтобы отвечать, раздался страшный звук, и откуда-то сверху спустилась гигантская рука, схватила Меня и утащила в небесные дали. Взамен с неба упала грамота. Сигизмунд развернул ее и прочитал:

«Изобару удосужилось лицезреть Страшный Суд. Все было куда как хуже, чем на картинах Буонарроти и Босха. Толпы нагих людей, не имевших отныне возможности скрыть свое уродство, тряслись в страхе божьем, ибо сам Бог присутствовал здесь же. Хуже всего пришлось бедным женщинам. Невидимая сила поставила их на колени и склонила в земном поклоне. Так они и стояли, униженные, и только тихо поскуливали время от времени.