История Испании

Такая же судьба была уготована карлистам. Кардинал Рамполья, нунций Льва XIII, выбил почву у них из-под ног: Ватикан, а за ним и весь испанский епископат признали режим, а похороны Альфонсо XII превратились в демонстрацию этого признания. Карлистам нечего было делать. Несомненно, Сагаста в период своего долгого правления не мог не обратить внимания на дипломатию нунция, и поскольку лидер либералов счел целесообразным принять королевскую прерогативу в качестве основы политической системы, то он подтвердил и роль Церкви в образовании и поддержании коллективной морали. В дальнейшем в ведение Церкви передали начальную школу, а государство почти самоустранилось от контроля над системой образования. В испанских городах религиозные конгрегации организовали множество коллегий для отпрысков среднего класса, а начальное образование в сельской местности находилось в запустении, особенно в округах, которые из-за дезамортизации потеряли значительную долю доходов. В феврале 1898 г. долг муниципалитетов учителям составлял 9 млн песет, т. е. треть общего фонда средств, выделенных на их жалованье. Образ голодающего учителя, вынужденного обходить приход, выпрашивая у родителей своих учеников горсть муки или дюжину яиц, был типичным для того времени. О последствиях нетрудно догадаться: к концу XIX в. около 55 % испанцев оставались неграмотными, а в Андалусии, Кастилии, Эстремадуре и Леванте их доля достигала 65 %. В Испании периода Реставрации абсолютно отсутствовала та система начального образования, которая во Франции в годы Третьей Республики наряду со всеобщей воинской обязанностью стала настоящей школой национального воспитания и сделала из крестьян французов.

Моральный кризис конца столетия: национальное возрождение и национализмы

Политическая система Реставрации смогла на время гарантировать гражданский мир, опираясь на чередование властных элит, но она была не в состоянии обеспечить собственную устойчивость и обновление. К концу века система походила на своих лидеров: с одной стороны, она старела, как старели и председатели правительства, сменявшие друг друга; с другой стороны, она была пустой, слабой, лишенной поддержки общественного мнения, ведь все знали, что по меньшей мере две трети населения были отстранены от политической жизни и что кортесы представляли не избирателей, а группы касиков. В конце концов, система была коррумпированной, поскольку парламентское большинство формировалось актом правительства, которое созывало кортесы, а не волеизъявлением граждан. По мере того как столетие приближалось к своему завершению, становилось очевидно, что либерализм, переживший длительные гражданские войны, правительственную нестабильность, монополию партий на власть, соперничество фракций и правление генералов, построил государство, но отказался от воспитания граждан.

Сознание упадка, пустоты, коррупции переросло в возмущение, когда политическая элита столкнулась с первым серьезным вызовом — войнами на Кубе и Филиппинах, возобновившимися в 1895 и 1896 гг. Новые вожди — Хосе Марти, Максимо Гомес и Антонио Масео на Кубе, Хосе Рисаль и Эмилио Агинальдо на Филиппинах — стремились повторить подвиги своих предшественников в 1810–1820 гг. и завоевать наконец независимость. Генерал Вейлер не смог положить конец войне на Кубе, несмотря на политику раздела острова и «реконцентрацию населения»[344]. Война поглощала значительные финансовые и человеческие ресурсы, вызвала огромный государственный долг и привела к серьезному конфликту с США, причем, столкнувшись с таким противником, испанская дипломатия лишилась поддержки великих держав и оказалась в изоляции. Кановас решил воевать до последнего солдата и до последней песеты; действительно, на Кубу отправили 200 тыс. человек, было потрачено больше 1 млрд песет, но война на острове не прекращалась. В августе 1897 г. Кановаса убили, и правительство возглавил Сагаста. Он попытался договориться с повстанцами, предложив предоставить острову автономию, но было уже поздно. США считали автономию недостаточной: со времен президентства Мак-Кинли там было решено, что по доброй воле или по принуждению, но Испания должна оставить Кубу и Пуэрто-Рико.

Случайный взрыв крейсера «Мэн» в феврале 1898 г.[345] и военная истерия в прессе побудили США объявить войну Испании. В испанских правительственных кругах воцарилось смятение, ведь все понимали, что отказ от Кубы без войны равноценен признанию поражения и может послужить поводом для антимонархического восстания генералов; война же приведет к катастрофе (это слово произносили задолго до начала военных действий). Так и случилось. Две испанские эскадры, сначала в мае, потом в июне, были разгромлены флотом США. Катастрофа, которой так боялись, произошла. Пресса перепечатывала фотографии возвратившихся домой голодных и искалеченных испанских солдат, и они постепенно стали символом мертвой Испании, ожидавшей сомнительного возрождения.