Вплоть до конца XIX в. алхимия оставалась популярной темой в литературных произведениях самых разных жанров. Однако постепенно эксперименты и мистические откровения златоделов вытесняются в нишевую литературу, связанную с мистикой. Происходило это потому, что алхимия играла все меньшую роль в повседневной жизни людей и в какой-то момент оказалась лишь экзотическим занятием из прошлого.
Живопись: духи стихий
Упоминая знаменитых художников, связанных с алхимией, не избежать разговора о творчестве Иеронима Босха (1450–1516). С легкой руки американской исследовательницы искусства Лоринды Диксон и многих других ученых практически каждое его полотно, полное гротескных чудовищ и странных аллегорий, приобретает алхимическое измерение. Диксон сопоставляет необычные формы зданий, нарисованных, например, на правой створке триптиха «Искушения святого Антония» (72) с изображениями лабораторных печей и сосудов (73). Однако Босху сложно инкриминировать особую осведомленность в златодельческих практиках: если он действительно мог вдохновляться формами алхимических аппаратов для создания экзотической архитектуры на своих картинах, это еще не значит, что он вкладывал в свои работы златодельческие смыслы. Напротив, по-настоящему алхимические образы — к примеру, мандрагора у путешествующего врача с триптиха «Воз сена» — ставятся Босхом в иронико-критический контекст. Если великий нидерландец и был несколько осведомлен в алхимии (чему нет биографических подтверждений), то не более, чем любой другой образованный человек своей эпохи; также он отрицал ее величие, пародируя лекарей и магов.
Одним из первых художников, действительно обратившихся к теме алхимии, был младший современник Босха Лукас Кранах Старший (1472–1553). Немецко-американский исследователь Хельмут Никель предположил, что в сюжете знаменитой картины Кранаха «Суд Париса» можно найти алхимические аллюзии. Это работа на классический сюжет о том, как Парис решает кому из трех богинь, Афродите, Гере или Афине, должно принадлежать золотое яблоко с надписью «Прекраснейшей» (74). Композиция полотна дословно повторяет миниатюру из алхимического сборника, нарисованную в 1526 г. Иоганном Хохом — а ее вполне мог видеть сам Кранах (75). В этой книге она воплощает, как и многие другие иллюстрации, создание философского камня: три богини, стоящие на фоне меркуриального фонтана, олицетворяют три стадии
На многочисленных картинах Кранаха Старшего и его сына на этот сюжет мы видим трех богинь, одетых во все те же береты и украшения, что и на миниатюре Хоха. Гермес из юноши превратился в седого старца в странной шляпе-яйце, красный желток которого выклевывают павлины. Возможно, необычный головной убор указывает на стадии алхимического делания, «павлиний хвост», альбедо и рубедо. В руке вместо яблока бог держит «философское яйцо» — стеклянный сосуд для производства философского камня. Цвета облачения божества также отсылают к трем основным алхимическим стадиям.
Крайне вероятно, что Кранах Старший, владевший аптекой в одном из алхимических центров, Виттенберге, и знакомый со многими интеллектуалами, некоторые из которых были его заказчиками, интересовался алхимией больше, чем многие его современники. Это подтверждает и еще одна работа Кранаха на тему алхимии, по всей видимости, сделанная примерно в то же время, что и «Суд Париса». На этой аллегории алхимии (76) мы видим крылатых херувимов, кружащих вокруг магистерия — они, очевидно, были позаимствованы из той же рукописи с миниатюрами Хоха; алхимического бога, Солнце, сидящего на льве посреди клубов дистилляционного пара в драгоценных латах; и прачек, обозначающих стадию альбедо, взятых Кранахом с одной из иллюстраций к «Блеску Солнца». Справа изображен «говорящий» герб заказчика.
В 1550 г. благодаря труду художника Джорджо Вазари «Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев» в Европе появляется легенда о том, что знаменитый нидерландский художник Ян ван Эйк (1390–1441) был алхимиком — именно королевское искусство помогло ему изобрести масляную живопись: «Cлучилось так, что работавший во Фландрии некий Иоанн из Брюгге, живописец в тех краях весьма ценимый за большой опыт, приобретенный им в этом занятии, начал испытывать разные виды красок, а так как он занимался и алхимией, то и смешивал разные масла для лаков». Эта история была далека от правды: художник не был первым, кто использовал масло в живописи, и уж тем более не занимался златоделием. Но слава ван Эйка как алхимика уже гремела по всей Европе.