Искательница приключений

Таким образом, при всем боевом духе дикари не сумели бы оказать мне достойного сопротивления на протяжении по меньшей мере еще двух месяцев, то есть достаточного для меня срока, чтобы обескровить их вконец. Я отнюдь не собирался стирать серокожее племя с лица земли. Я только желал добиться признания ими гор в качестве новой провинции объединенного княжества. Но за несколько визитов к мореплавателям (а я лично навещал их и взимал с них дань) древнему народу удалось донести до меня их взгляд на вопрос горцев.

В том самом лесу, где раньше обосновался мой создатель, я впитал огромное количество ценностей, к приятию которых сам шел бы несравненно дольше только одним моим шагом. Сначала мореплаватели объяснили мне несколько несложных вещей, но даже они ощутимо изменили мой взгляд на мир. А когда старейшины древнего народа стали наблюдать изменившийся ход моих мыслей, они доходчиво объяснили, что воля горного племени к свободе несокрушима и что дикари скорее погибнут все до последнего, чем покорятся кому бы то ни было.

Мореходы намекнули, что даже если я добьюсь присоединения гор к княжеству, мне придется иметь дело с постоянно вспыхивающими восстаниями, которые я буду безжалостно подавлять. А это рано или поздно приведет к исчезновению у серокожих мужчин. Над сим я задумался и счел, что это не так уж невероятно. А поскольку я не собирался прекращать существование целого народа, я ограничился лишь дополнительным укреплением уже принадлежавших княжеству частей хребтов.

Горец, скажи спасибо твоей спутнице за то, что ее предки вовремя посетили мое княжество и что привечали меня как желанного гостя каждый раз, когда я приходил в их лес. Не подружись они со мной, у тебя были бы веские причины всем существом ненавидеть меня, при условии что ты вообще появился бы на свет. Да, еще много веков я удивлялся тому, как это древний народ сошелся так близко с таким творением тьмы, как я, ведь у них на роду написано уничтожать мне подобных. Думаю, они рассудили, что тьма не всегда есть зло.

Но философия философией, а кое-кому следовало расплатиться за содеянное со мной и моим бывшим повелителем. Мне неизвестны цели человека в черной рясе, я не знаю, чем именно он занимался в северном краю в мои смертные дни. Может, мое превращение и было его опытом, венцом долгих исследований и плодом работы открывшихся ему в процессе сил. А может, мое создание являлось побочным эффектом, сдержанным мановением руки, ленивым движением пальца о палец только для того, чтобы черную сутану больше не беспокоили.

Во всем этом верно только одно: рано или поздно, чародей ушел бы восвояси сам. Это деревенщины захотели выгнать его, и немедленно!

Когда запущенная их недальновидностью машина лжи и предательства заработала, к тому же обильно смазанная опытным в таких делах человеком в черной рясе, они заключили договор с дьяволом, чтобы спасти собственные шкуры. Как известно, дьявол делает истинно выгодные предложения, но за свои услуги взимает несравненно большую плату.

Я позволил простолюдинам бывшего княжества моего господина (ибо народы присоединенных земель не участвовали в моем обращении, и я не тронул их) вкусить плоды победы, дал им сполна насладиться результатами проведенного надо мной нечистого ритуала. Затем я стал наслаждаться ими. Принялся питаться моими подданными.

Велика была заключенная во мне сила, требовала богатой пищи, чтобы прочно закрепиться в моем теле, посему за неделю я опустошал двоих человек.

После междоусобной войны люди отлично знали, на чью трапезу указывали обескровленные трупы со следами звериных клыков на шеях. Сотни человек насмотрелись на такие телеса на полях битв, когда разыскивали среди раненых тех, кто еще мог выжить, и приносили милосердную смерть тем, кто безнадежно умирал. Еще больше моих подданных пресытились рассказами об опорожненных мертвецах. Всех их пугало мое темное начало, в глубине души они страшились того, чем по воле их стал я, но до поры до времени надеялись, что эта тьма не коснется непосредственно их. Они ошибались.

Скоро даже самые преданные моему порядку аристократы перестали отрицать, что следующей жертвой моей жажды могли стать они сами и члены их семей. Они знали, насколько я силен, и боялись меня. Но человек не рожден быть притесняемым, по крайней мере, такой человек, чья воля к жизни еще не подавлена. А мы воспитывали в людях нашего княжества именно волю к жизни на протяжении двух веков противостояния горному племени.

Воля к жизни. Мои отношения с дворянами и простонародьем становились холоднее и холоднее. Я наблюдал за тем, как они отдалялись от моей персоны, прятали глаза от моего взгляда, когда я смотрел на них. Я слышал, о чем они шептались за моей спиной, полагая, что с достаточно большого расстояния я не услышу. А я не подавал виду, что слышал, ибо заговоры против моего правления недавно готовых умереть за меня людей забавляли меня.