Я не позволял моему войску бесчинствовать на захваченной земле, вопреки тому что война способствует этому. Да ведь ради того и воюют: победитель распоряжается добром поверженного. Однако я не хотел, чтобы меня узнали как жестокого завоевателя, и пристально следил даже за самым рядовым из моих людей. Несколько показательных казней за проступки дали понять всем, что шутить я не намеревался. И что никто не получит от меня поблажки, будь он даже дворянин с глубокой родословной. Люди нуждаются в железной руке, чтобы делать все как следует.
Простолюдины трех княжеств праздновали ночь, когда я сел на трон, и праздновали мой первый же указ в качестве признанного ими государя, указ об отмене ранее разделявших приморский край на три земли границ. Коленопреклоненные вассалы убитых мной правителей с готовностью принесли мне присягу и стали состязаться друг с другом, один лучше другого выслуживаться передо мной. Я, который никогда не рвался к власти, стал господарем выше моего бывшего хозяина, выше его теперь таких же мертвых соседей, выше всех их вместе взятых, ибо я объединил три земли в княжество одно и при этом заручился поддержкой народа.
К концу войны до меня дошли вести о неспокойствии в горах. Почти в то же время твой народ, дева, отправил к моим владениям корабли. Ваши предки наивно решили добить обескровленных междоусобной войной людей и вернуть себе потерянные, в случае первых, и некогда оставленные, в случае вторых, земли. Известно ли тебе, искательница приключений, что твои отцы когда-то жили там, где я родился? В твоей деревне помнят, почему вы покинули северный приморский край в тот раз? Жаль. Я хотел бы знать.
Я не собирался проводить полноценную кампанию в горах, ибо войска нужны были мне в степях и на равнинах: я не доверял своим свежеиспеченным вассалам. Пришлось собрать их в небольшую армию и уже с ней отправиться на высоты — просто чтобы не выпускать из виду этих людей. Разумеется, передо мной они прямо истекали медом в речах своих и лучились покорностью моим интересам в делах, но я вырос среди аристократов и знал, сколько желчи таил каждый из них по отношению к любому человеку, который изменил устоявшийся порядок вещей. Все же нужно признать, что нашлись среди них такие, кто по своей воле перешел на мою сторону. Они поступили так в расчете на мою благосклонность, в надежде на усиление их позиций в объединенном княжестве, и не просчитались. В какой-то степени я мог рассчитывать на них, облагодетельствованных моей рукой, больше, чем на других.
Моя маленькая горская армия почти не повоевала, да и зачем? К тому времени я уже изучил мои способности за прошедшие несколько месяцев войны и рассчитал, как с их помощью подавить боевой дух горцев без того, чтобы сходиться с ними в кровопролитных боях. Их власть зиждилась на авторитете старейшин, укреплялась преклонением перед волхвами. Это значило, что достаточно избавиться от той совершенно немногочисленной прослойки, и серокожее племя угомонится. Ха, так я и поступил, неуловимый в ночи. Причем дикари облегчили мне работу, ибо их вожди собрались на одном и том же высокогорном плато, где держали друг с другом совет.
Что, тебе знакома эта история, горец? А как же иначе, если за четыре дня твое племя было обезглавлено? За четыре дня, а не за один, как принято у вас передавать из поколения в поколение. Да, твои предки до самого конца не понимали, что происходило с ними.
В вечерних сумерках пятого дня, под белым флагом, я призвал дикарей на переговоры. Они пошли, ибо мою армию я оставил далеко позади себя, так что она не смогла бы внезапно атаковать их теперь почти совершенно неорганизованные ряды. Я объяснил нескольким испуганным, старавшимся держаться храбро серокожим, что это я четыре ночи подряд незаметно прокрадывался в палатки их старейшин и волхвов, минуя бдительность любых дозорных. И что это раны от моих клыков они видели на шеях усопших, принимая их за укусы какого-то мифического зверя из их легенд. Я показал мои клыки. Этого стало достаточно.
Дикари ушли. Моим людям пришлось только восстановить заваленные серокожими шахты, которые они успели занять, пока я спешил к горам. Мою же голову стали посещать честолюбивые помыслы относительно большей части массива гор, ибо она все еще принадлежала горцам. Установив порядок в степях, раздав ключевые должности объединенного княжества верным мне людям, я мог бы заняться воплощением этих планов.
Вот тогда я почувствовал приближение противоположной моему началу силы. Свет, много света в людях, казалось, рожденных им. Я знал, что это значило, и заторопился к берегу.