Искательница приключений

Его улыбка переросла в смех, затем перешла в хохот. С хохотом же дух черного мага вылетел изо рта мертвеца, подобный сгустку энергии чернее ночи. Меня пробрала дрожь от ужасного зрелища и одновременно от внезапного понимания того, что теперь я вижу нити энергии, совсем как какой-нибудь чародей, который обучался своему ремеслу десятки лет. Умертвие, еще утром бывшее человеком, ради которого я жил на свете, тяжело повалилось на землю и больше не вставало.

Его плоть легла у моих ног; она давно уже остыла, но даже так едва не соблазнила меня загустевающей своей кровью. Я отвернулся и тут же ощутил желание войти в палатку кого-нибудь из простолюдинов. Склониться к спящему человеку, ничего не подозревающему молодцу, прокусить его шею… Я одернул себя, ибо теперь каждый воин был у меня на счету.

До поры до времени усилием воли я подавил в себе позыв к крови. Вместо того направился в соседний шатер, где ждали окончания ритуала и появления нового меня. Так тихо, как шел я, передвигались по земле только проклятые создания.

Старейшины деревень, они же — подчиненные непосредственно мне командиры ополчения, сидели вокруг грубого стола при свете свечей в широких подсвечниках из меди: я подробно рассмотрел лицо и осанку каждого из них еще до того, как они осознали мое присутствие. Когда же это произошло, все пятеро побледнели, затем разразились деревенской руганью, хотя по ним читалось, что внешне я почти не изменился. Они почувствовали перемену в моем духе, в моем существе.

Пришлось потратить несколько минут на уверения, что я по-прежнему служу избравшим меня воеводой людям. Когда старейшины согласились, я приказал будить мужчин и готовить их к бою, но никаких факелов помимо уже горевших в лагере не зажигать. Дружины не должны были распознать, что мы задвигались.

Уже в ту ночь мне открылись некоторые чары той стороны жизненной энергии. Пока старейшины прогоняли из воинов остатки сна, я принялся экспериментировать. Во мне разлилось удовлетворение, ибо я понял, что укутал мой лагерь колдовской тишиной так, что с расстояния пятидесяти шагов никакой человек не услышал бы от него ни звука. А на становище княжеских дружин я наслал тяжелый дурной сон.

Дурной — мягкое слово. В этих сновидениях рать и ее господ преследовали твари не живые и не мертвые, и никуда они от них не могли укрыться. Так я добился желаемого результата, то есть животного ужаса от яростной атаки простолюдинов, что под черной луной и со звериными криками вдруг наводнили лагерь дружин. К моему великому удовольствию, спустя столько лет и под моим руководством, люди вновь начали убивать людей. Я нырнул в битву, как в постель к женщине.

Да, не только люди убивали своих братьев в ту ночь, ибо я пожинал мой первый завтрак нового качества. Мой первый прием пищи из отборных бойцов трех княжеств и нескольких красавиц-наложниц дворян приморских краев. Вкус страха в их крови был приятен и унизителен одновременно для моих вкусовых ощущений и осознающего свое новое место в иерархии бытия моего «я». В цепочке питания я поднялся на ступень выше животных, которые сами поедали всех и считались по праву почти доминирующей формой жизни в этом мире. Почти доминирующей, потому что затем мне открылись существа более древние и могучие, чем люди, но о них я расскажу позже.

Я вмиг открыл, что тем вкуснее приходился воин и тем слаще становилась наложница, чем бо́льшие страсти владели ими в миг прокуса их покрытой холодным потом кожи, вспарывания их бешено бьющихся артерий и глотков благоухающего, восхитительного вина из них. Прекрасна была запевшая металлом и жуткими воплями трепетавших от нашествия тьмы людей ночь. Сколько стихотворений я сложил о ней за века…

Спустя полчаса я разбил дружины. Оба брата-князя нашли свою смерть в бою. Я лишь наблюдал растерзанное тело одного из них и позволил помучительнее умереть второму: решил не сокращать его агонию дегустацией жидкости жизни его. Княгиню никто не тронул, поэтому я вершил над ней суд.

Я отдал ее простолюдинам, тем, которые постарше, потому что молодые побрезговали бы ею. Я знаю, что она жила в их лапах по крайней мере месяц. Жестоко? Не более жестоко, чем настроить моего князя против меня.

Наступило утро. Я укрылся в шатре. Пришлось задрапировать отверстие для выхода дыма в крыше, но я уже не нуждался в нем, ибо больше мне не требовалось тепло, а значит, и костер в сих матерчатых стенах. Я люблю тепло, даже больше, чем смертные, но с той ночи оно мне не необходимо.