Искательница приключений

Дело было ночью; он разбудил князя и нетерпеливо отмахнулся от вопроса, что стало со стражами на входе в шатер. Говорил тихо и убедительно, всего несколько минут. Он уверил моего повелителя в безопасности своих исследований по отношению к его княжеству и посоветовал вместо того, чтобы бояться магии, бояться ушедших в историю мрачных дней южной империи, присмотреться к напускной, как он выразился, беспомощности моей. Он заявил, что из-за моего бездействия крестьяне продолжают ходить мимо его, черной сутаны, логова в лесу вопреки всем ясным предупреждениям, которые он дал.

Он убивал, воскрешал, использовал, все это правда. Но что из того? Он защищал себя, когда ведомые страхом люди пришли убить его! Человеку в черной рясе потребовалась лишь капля колдовского внушения, чтобы обратить мое письменное признание в проведении воинских учений среди крестьян в то, ради чего я и не думал, был просто не в состоянии подумать проводить их. Князь заподозрил меня в измене.

Это было то зерно, которое так буйно разрослось потом, под присмотром отчаянно желавших урожая от него людей. Посетил ли человек в черной рясе князей-братьев и княгиню — не знаю, но что-то подсказывает мне, что в том не было ему нужды, ибо он предугадал их действия в сложившихся обстоятельствах. Видно, он знал, что князь обратится к ним за помощью. Или был уверен, что мой правитель сделает это после ночного разговора, а они уже сообразят, что такая помощь соседу сулит им при правильном подходе.

В том же месте, где мы накануне встретились, когда солнце покинуло небеса, но уже утром самого грустного дня в моей жизни, сошлись в поединке насмерть мой любимый государь и я.

Угрюмы были лица деревенщин, когда я покидал лагерь во всеоружии. Не светились они и доверием к моим убеждениям, что так князь всего лишь повстречал своего старого соратника по оружию с грубым воинским юмором, ибо не видел его уже несколько лет. Я бы тоже не поверил в эту ложь, доведись мне услышать ее на месте ополченцев.

Но я хотел хоть как-то успокоить их, чтобы вдруг из-за ненависти к князю и любви ко мне не случилось чего непоправимого для них. Ведь вместе со мной князь и этих мужчин обвинил в измене! Через меня он пообещал им прощение, если, когда свершится справедливость, они зароют оружие и разойдутся по домам. Я не желал, чтобы даже один человек из простаков сотворил какой-нибудь глупый поступок, который обернется молниеносной атакой выстроенных к бою дружин, как я определил по первому же взгляду в ту сторону на, казалось, ожидавшем кровавой битвы кусочке голой от ветра степи.

Справедливость, что имел в виду мой господин, заключалась в том, чтобы главный смутьян, то есть я, пал от руки законного правителя. Но, будь он проклят, все получилось совсем не так, как он хотел, и мне лично это стало понятно сразу с того момента, когда бег событий остановить уже было невозможно. Я знаю, что это же понимали еще несколько человек, излишне говорить, кто именно: они наблюдали за схваткой столь сосредоточенно, будто от ее исхода зависели судьбы их собственных краев. Как показало дальнейшее, они были недалеки от истины. Им даже предстояло убедиться, глядя на землю с небес, что последствия подстроенной ими дуэли вероломного смутьяна, бывшей правой руки самого могущественного князя северных приморских земель, с самим князем пойдут намного дальше, чем они могли представлять себе в своих самых страшных опасках.

До последнего мига я надеялся, что произошла ошибка, что мой господин одумается либо что он просто-напросто неудачно и слишком серьезно пошутил. Но уже по короткому приветствию и желанию поскорее перейти к схватке мне стало ясно, что он серьезен и уже все решил для себя. Предстоял поединок, которому следовало закончиться смертью или пожизненным заточением одного из нас.

Бой вышел недолгим. Его искусство возросло от постоянной практики за время войны в горах. Но и я не ушами хлопал все эти годы, к тому же кое-что еще придало мне сил, и это была не одна только вырвавшаяся на свободу кипучая энергия, которой я не находил выхода со дня прощания с войной в горах. Из рваной дыры в доспехах, из искромсанной плоти и переломанного позвоночника я выдрал топор, сгорая от гнева, вызванного нанесенной мне обидой.

Для того ли, чтобы услышать обвинение в измене, служил ему верой и правдой я? Кто, твердый как скала, рубился бок о бок с ним в самые напряженные моменты битв, когда остальные его люди готовы были вот-вот бежать, если не я? Разве не я пошел против моей природы, отказался от войны, чтобы следить за княжеством, когда он продолжил воевать? Не я ли очернял имя мое в глазах народа, чтобы имя его было чисто в их глазах? И я убил моего господина. Сбил с ног, и он, в кольчуге, со щитом и мечом, не смог быстро подняться.