Его тело распрямилось, и тут шезлонг под ним предательски покачнулся от толчка. Бэрроу забыл о люке и сосредоточился на том, чтобы удержать равновесие. В результате двух противоречивых команд тело его невысоко подпрыгнуло, а шезлонг перевернулся набок. Фрэнк приземлился, но не устоял на ногах и неуклюже упал. Стоило ему оказаться на полу, параллельно кушетке, как она закачалась и встала на место, тем самым задев еще и гордость Фрэнка.
Какое-то время он переводил дух, а затем сел и облокотился на шезлонг. Все складывалось плохо. Бэрроу поднял глаза и понял, что ситуация оказалась еще хуже, чем он думал.
– Ах, Фрэнсис, ты ударился. Позволь мне… – она отпустила полог, который тут же скользнул за ее спину, и сделала шаг навстречу Фрэнку, – поцеловать…
Еще один шаг. Возможно, все дело было в том, что он смотрел на нее под углом и перспектива исказилась, но Бэрроу казалось, будто с каждым движением она покрывает расстояние куда большее, чем под силу человеку.
– …ушиб.
Она возвышалась над ним. Бэрроу взглянул вверх – вся сила Лейлы обрушилась на него, и в голове Фрэнка стали твориться странные вещи. Часть рептильного мозга на верхушке мозгового ствола принялась посылать беспорядочные сигналы. Бэрроу едва не захлебнулся, когда его накрыло мощной волной желания. Было в этом желании что-то от стадного чувства, которое заставляет военных преступников говорить в свою защиту: «Я всего лишь выполнял приказы». Необъяснимая жажда, полное поклонение – столь выигрышное сочетание для хищника, стоящего выше в цепочке питания.
Лейла родилась пятьдесят недель назад, и ей не суждено было отпраздновать свой первый день рождения. Но это не имело значения – за эти несколько месяцев она увидела больше, чем другие за всю жизнь. Хорст Кабал обнаружил материалы, из которых ее создали, в жестяной банке из-под кофе в одном из вагонов. Они были заранее упакованы и подписаны «Лейла». Хорст отнес банку Иоганну.
– Видел? – Хорст высыпал содержимое на стол Кабала.
Несколько секунд некромант смотрел на беспорядок, а затем спросил:
– Ну и что это?
– Латексная Лейла, судя по надписи и содержимому. Помнишь ту вывеску, что я тебе показывал? Вероятно, она была одной из тех, кого отобрали, прежде чем проект закрыли.
– Ну, тебе меньше работы. Я-то тут при чем?
– При чем? Да ты только посмотри, Иоганн, что здесь. Я начинаю сомневаться, что ее стоит оживлять.
Кабал недоуменно взглянул на брата, а затем взял карандаш и стал перебирать разбросанные предметы на столе. Среди них он не нашел ни тряпки, ни кости. Зато там были несколько резиновых предметов – вместо тряпки: некоторые вполне узнаваемые, другие не очень. Кабал обнаружил небольшой кусок латекса, примерно две дюжины стирательных резинок, несколько предметов, которые, к его радости, еще не использовали по назначению. Были там вещи странного дизайна: их создатели едва ли сумели бы объяснить в приличном обществе, что именно они смастерили. Материалом для волос служил длинный конский хвост, завязанный узлом с одной стороны. Кабал поднес его к свету и поразился количеству различных оттенков. Сперва некромант не мог обнаружить никакого аналога кости, но затем Хорст указал ему на тюбик силиконового геля. «О…» – промолвил Иоганн Кабал, впервые в жизни не найдя подходящих слов.
Среди прочего нашлись вырезки из газет, соединенные казначейской скрепкой. В основном это был набор старых пожелтевших реклам корсетов, туфель на высоком каблуке и чулок. Чуть дальше шли странички с нижним бельем из более современных каталогов одежды, фотографии стен в общественных туалетах, разукрашенных детскими рисунками и фантазиями, оттиски анонимных писем довольно вызывающего содержания. Кабал прокашлялся и сложил предметы обратно в жестяную коробку.
– Людям подобное нравится, ты сам говорил.
– До того как увидел все это. Я сомневаюсь.
– У нас нет времени на сомнения, – сказал Кабал, высыпал содержимое коробки на пол и призвал Лейлу.
Очень скоро Кабал понял, что Лейла – звезда его цирка во многих отношениях, а потому он часто и довольно успешно пользовался ее услугами. Хотя находиться с ней рядом ему не нравилось. В определенной мере Лейла его привлекала, а он не любил, когда на него воздействуют на столь примитивном уровне.