Иоганн Кабал, некромант

Бэрроу спрятался за каруселью и планировал следующий ход. Он уже совершил одну грубую тактическую ошибку, не убравшись из цирка, пока у него был шанс. Он убедил себя, что сумеет найти помощь на территории, но серьезно прокололся. Во всем цирке он не обнаружил ни одного человека, который повел бы себя разумно, которому можно было довериться и при этом не подвергнуть этого человека значительному риску. Когда Фрэнк запоздало сообразил, что к чему, и направился к выходу, у ворот уже стоял гигантский тип, чья голова напоминала кусок ожившего гранита, и пристально наблюдал за всеми, кто покидал ярмарку. Бэрроу сомневался, что у него есть хоть какие-то шансы против каменноголового, разве что найдется противотанковое ружье. Беглого взгляда на ограждение вокруг Цирка братьев Кабал хватило, чтобы понять – таким образом ему тоже не выбраться. Оно было двенадцать футов в высоту, а наверху протянулась колючая проволока. Раньше он полагал, что ворота установили неправильно, вверх ногами, потому как они загибались внутрь. Такая конструкция предназначена скорее для того, чтобы удерживать людей внутри. Однако теперь Фрэнк сомневался, что это было сделано по ошибке. Он попался. В таком случае ему оставалось лишь прятаться и ждать восхода солнца. В свой прошлый визит в цирк рано утром Бэрроу заметил, что большинство рабочих не очень-то жалуют дневной свет. Всего несколько минут назад он видел темные фигуры на крышах и рекламных щитах, но лишь потому, что сам отошел в тень. А вот горожане совершенно не замечали целую толпу созданий из ночных кошмаров, что легко скользила в нескольких футах над их головами. Яркие лампы, неоновые и флюоресцентные вывески делали тьму еще более густой.

Бэрроу вспомнил нехорошее предчувствие, что преследовало его на протяжении всего дня, чувство, которое он торжественно окрестил страхом, и улыбнулся. То были всего лишь мурашки. Вот сейчас ему стало по-настоящему страшно. Они пустили по его следу всевозможные создания, включая тех, что упоминались лишь в огромных каталогах, которые хранились в церквях, прикованные цепями. Теперь за ним шли твари куда хуже, чем люди-монстры, на которых он охотился в свою бытность полицейским и которых отдавал в руки правосудия. Эти мысли помогли ему. Возможно, если он вспомнит всех тех хищников, которых он выдергивал из толпы и бросал в тюрьму, ему станет не так страшно? Бэрроу попытался.

Смит – страховщик, который переусердствовал с договорами страховки. Он все еще помнил выражение лица Смита, когда судья вынес приговор, – Смит походил на избалованного ребенка, чей проступок раскрыли. Джонс – врач, решивший поиграть в Бога и убивавший пациентов, чье поведение он не одобрял. Это был запутанный случай. Джонс «помогал» следствию в качестве эксперта и свидетеля, и лишь после того, как изменились кое-какие показания, Бэрроу сумел по-новому взглянуть на участие Джонса в этом деле. Боже мой, чего ему стоило убедить начальство покопаться в прошлом Джонса более тщательно. Браун – шляпник с обширной частной коллекцией бюстов, которые он использовал для создания своих изделий. Если и жил на планете человек, который наслаждался своим безумием, то это был Браун. Он и шляпником-то стал, потому что профессия ассоциировалась с сумасшествием. Когда ему вынесли приговор, он попросил о личной встрече с тем, кто его поймал. В тот момент, когда тюремная карета уже ждала его, Браун наклонился к Бэрроу и, тихо посмеиваясь, прошептал: «На самом деле я вовсе не сумасшедший. Я просто притворяюсь, только притворяюсь!» Пока его вели к экипажу, он все смотрел на Бэрроу и повторял «Тссс»: то, что сказал Браун, должно было стать их с Фрэнком маленьким секретом.

И был еще Симпкинс – человек, который убивал просто потому, что мог. Его арестовали по обвинению в пятнадцати убийствах, а в допросной он спокойно предложил им добавить к этому счету еще тридцать два пропавших человека. Бэрроу до сих пор помнил, как Симпкинс с совершенно невозмутимым видом сидел на скамье подсудимых, когда ему зачитывали обвинения. Можно сказать, он выглядел любезным, а то и заскучавшим.

– Вы признаете свою вину?

Симпкинс поправил очки на носу, слегка улыбнулся, словно демонстрируя, что хочет помочь, и сказал: «О да, виновен. Несомненно».

Во время допросов Симпкинс говорил только с Бэрроу и игнорировал вопросы остальных следователей, даже если Бэрроу отсутствовал в комнате.

– Почему для вас так важно говорить именно со мной? – наконец поинтересовался Бэрроу. – Ведь это неудобно.

– Вы можете меня видеть, детектив инспектор Бэрроу. Остальные теряют интерес спустя какое-то время. Вы же всегда меня замечаете, что восхитительно.

– Я не понимаю.