Интернат

Всё же понятно: кто я, где работаю, чем занимаюсь. И Паша понимает, что на самом деле давно его, малого, не видел. А когда и видел, всё равно они не разговаривали по-настоящему: так, перекинутся словами о чём-то незначительном, никому не интересном, разойдутся – каждый в свой угол, до следующего раза, до следующего разговора. До следующей ссоры, добавляет Паша и вспоминает, как он нашёл малого тогда, между деревьями, как тащил его за собой, как тот упирался, не хотел идти. Как, наконец, прокусил Паше руку, тот аж вскрикнул от неожиданности и потащил малого за шиворот, как нашкодившего пса, как малой выкручивался и подвывал, и правда, как щенок, испуганно и зло. Как потом дома, на кухне, все кричали злыми голосами, будто на чьих- то похоронах, будто обвиняя друг друга в чьей-то смерти – без единого шанса на прощение, без единого намека на снисхождение, громко и истерически, никого не слушая. Малой тогда свернулся в клубок, его начало трясти, он весь как-то сразу осунулся и забился в конвульсиях. Но все кричали так громко, каждый так хотел выкричаться, что на малого просто не обращали внимания. Обратили только тогда, когда он вскрикнул и начал кататься по полу, словно из него вылезали бесы. Паша это первый заметил, и его голос сразу оборвался. Бросился к малому, повернул лицом к себе. Малой был бледный, глаза закатились, вязкая цевка слюны свисала с губ. Паша подхватил его, переложил на кровать, а там и сестра, то есть его, малого, мама, заголосила и завыла во весь голос, бросилась к ребёнку, и отец осёкся, так и не договорив своего наисокровеннейшего проклятия. Все склонились над малым, не зная, как быть и как себя вести, стояли и со страхом смотрели, как ребёнок затихает, будто проваливается в тёплый глубокий сон. И Паша кинулся вызывать скорую. Ещё не понимая, что им говорить и как им всё объяснять, пока сестра крутилась над малым, тоскливо ревела во весь голос, пугая Пашу с отцом. Сколько ему тогда было, пробует вспомнить Паша. Девять, десять? Сколько раз это потом повторялось? Дважды, трижды? Вскоре сестра начала говорить сначала тихо по телефону каким-то подружкам, а потом громко, всё более уверенно, со знаним дела – Паше и отцу, мол, с малым беда, нужно что-то делать, нужно его лечить, пока не поздно, хотя если по совести, то давно уже поздно, смысла в этом особенно нет, так уж случилось, и ничего теперь не сделаешь, проще сдать его в интернат и не мучиться. Отец негодовал, ясное дело. Паша тоже. Но сестра сделала так, как хотела. И ни Паша, ни тем более отец не помешали ей, не остановили. Может, правда поверили в эту болезнь, в то, что так будет лучше. Хотя, скорее всего, просто не захотели воевать за малого, сдали его, не защитили. Может, думали так: малой ещё совсем мал, ничего не понимает, подрастёт – посмотрим. Но, похоже, малой всё понимал, всё прекрасно понимал. Он вообще – умный, он и теперь всё прекрасно понимает и правильно всё говорит, думает Паша, тяжело продвигаясь по заснеженному склону, вырос как за это время. Что же я такой слабак? – думает он, задыхаясь. Почему не защитил его? Он же мне этого никогда не простит. Никогда, соглашается с собой Паша, ни за что.

Колея тянется под горой, очевидно по ней ехали, чтобы обойти посты на трассе. Ноги скользят, со степи начинает тянуть свежим ветром. Становится ещё холоднее, ещё промозглее. В одном месте, где колея поворачивает вправо и идёт под гору, видно, что танки остановились, крутились на месте: всё вокруг перепахано гусеницами. Снег у колеи опал, будто там копали грунт, потом засыпали ямы – и земля просела под тяжёлым дождём. Паша останавливается, смотрит, пытаясь понять, что это, что здесь закапывали, что это может быть. Малой подходит, перехватывает Пашин взгляд. Стоят, не решаются заговорить. И тут звучит звонок мобильного. Прямо посреди поля, посреди серых водянистых снегов. Пашу передёргивает, он сразу же вспоминает сапёра возле интерната. Из-под земли, думает с ужасом, из- под земли звонят. Похоронили вместе с мобильником. И малой тоже съёживается, втягивает голову в воротник, молчит. Потом не выдерживает.

– Возьми, – говорит, – тебе же звонят.

Паша бьёт ладонями по карманам, выхватывает телефон. Правда, звонят! Отец. Подносит телефон к уху, пытается что-нибудь расслышать. Механический шум, потрескивание, потом какое-то холодное эхо, словно звонят из тщательно запаянной бочки. Звонок обрывается. Паша пробует набрать сам, но связи совсем нет. Как отец сюда пробился – непонятно.

– Дед звонил, – говорит Паша. – Нужно отзвониться.

– Угу, – соглашается малой. – И что ты ему скажешь? Что от танков в поле прячешься? Пошли.

Шагает впереди, прячет руки в карманах куртки, молчит. Паша тяжело дышит, но не отстаёт. Внезапно за спинами, со стороны леса, что-то взрывается. Паша опускается на снег, малой тоже приседает. Раз, потом второй. Потом ещё.

– Что это? – кричит Паша.

– Это в лесу, – отвечает ему малой, сосредоточенно и с нажимом, будто боится, что Паша его не послушается. – Побежали, быстрее.