Инга

За спиной Ромалэ тихо плескало море, перебирая рябью серебряный ночной блеск. А перед мутными глазами маячил неясный силуэт, белело неразличимое лицо.

Он затряс головой, не понимая. Силуэт стоял неподвижно и Ром лихорадочно соображал, перебирая в памяти, ловя хоть что-то.

— Ты… — начал, спиной ощущая близкую кромку обрыва и понимая, нужно обойти этого…

Сделал шаг в сторону. Силуэт качнулся, повторяя движение. И Ром остался отрезанным от степи, все так же опасно близко к краю скалы.

— Я…

Но тихий голос перебил.

— Я появлюсь в Лесном, понял? Когда и ждать не будешь. И если Инга скажет мне про тебя хоть слово…

— Кто-о? — Ром, наконец, понял и, вглядываясь в невысокую тонкую фигуру, захохотал, давясь и вскидывая руку с ножом, — ах ты, с-сучий потрох. Инга твоя. Ты, дебила кусок! Приперся. Какого хрена сюда? Надоело да? Жить надоело? Что пялишься? Ах ты…

В голову кинулась бешеная злоба, крутя мозг и темня глаза. Его тут чуть не убили. А это чмо лезет со своей Ингой. Кому она нужна, его Инга. Да такая же, как все эти шалавы. Пальцем ее помани, сама прибежит.

Он не слышал, что уже говорит это вслух, хриплым и быстрым голосом, торопясь высказать все, все что накипело, все об этой блядской жизни, в которой нет ни хрена, кроме шалав, что вешаются, вылупив глаза.

— Да она! С-сама! Ты спроси. Пра-авда у них, видите ли. Спроси, на хате сидела, жрала с нами вино, и… и лезла ко мне! Целочка твоя, да такая же, сука такая же.

Выкрикивал сдавленно, делал шаг вперед, тыкая в темный воздух рукой. Горчик отступал, молча слушая. Но не отходил, чтоб пропустить. И Ром, подавившись словами, харкнул, рванулся вперед.

— Да я тебя! Завтра же сдам, падаль. С-сидеть будешь!

Когда Ром налетел, вшибаясь грудью, Горчик чуть не упал, хватая мелькнувшую у лица руку с ножом, вклещился в запястье, выворачивая.

Тяжело дыша, топтались, все ближе подходя к краю. С покатого козырька сыпались из-под ног мелкие камушки.

— Я… — сказал Серега. И покачнулся, отпустив руку Ромалэ. Взмахивая руками, изогнулся, пытаясь удержаться на самом краю.

Но Ром, заревев, метнулся ближе, поддавая его под колени ногой. Махнул в лицо растопыренной пятерней, одновременно суя нож вдоль поднятой руки.

Внизу, далеко, как в космосе, под выщербленной тремя этажами скалой, теснилась кромешная темнота, и только много дальше, где тень кончалась, ложилось на нее тихое серебро лунного света.

Мягко заваливаясь головой в нижнюю темноту, Серега успел подумать, слыша, как рядом тяжело и неровно дышит Ром, — я сто раз думал, как это, прыгнуть отсюда ночью…

И, вытягивая перед собой руки, прочертил мысленно нужную линию, вдоль которой должен сложиться полет. Он сумеет. Ему не нужно смотреть, если линия верная. Тело вместо карандаша. Умное тело.

Но следом, сминая и разрывая невидимую линию, валился Ром, цепко держа натянутый край Серегиной рубашки, почти стягивая ее, закручивая на шее так, что голова Горчика запрокинулась, и тело неловко сложилось, перекашиваясь и комкаясь.

Летя вниз, Серега захрипел, пытаясь глотнуть воздуха. Хоть. Один. Глоток. Еще. Пока он есть. А глаза видели улетающие вверх звезды, вдруг ахнувшие бешеными огненными шарами.

33

В узкой комнате стоял запах полыни, смешивался с тонким и чуть злым дымком травяной спирали, и казалось, это пахнет темный свет, бросающий вокруг тяжелые тени. Два фонарика — один на столе — кидал лучик вверх мутным столбиком, упираясь в трещины потолка. Другой Инга долго прилаживала на спинку дивана, а он все падал. И наконец, походив вдоль стен, нашла торчащий гвоздь и повесила, вывернув так, чтоб светил наискось, укладывая пятно на вытертый ковер.

После еще два раза вставала с дивана, подходила поправить — просто так, убить время, что тянулось и тянулось, неумолимо отгрызая куски от их с Сережей главной ночи. Села снова, выпрямляя ноющую спину и кусая губу, чтоб не расплакаться.

Она прибежала еще три часа назад, когда только стало темнеть. Поцеловала Виву, которая, глядя на нее внимательно, спросила тихо, чтоб не слушал Саныч, топтавшийся у двери:

— Детка, мне надо волноваться?

Инга обняла ее, прижимаясь, и покачала головой:

— Нет, ба. Прости, я расскажу после, хорошо?

Вива вздохнула. Незаметно мелкими движениями перекрестив внучку, подхватила Саныча под руку, и — ушли. На набережную, чтоб не маячить перед горящим взволнованным лицом и ничего не видящими глазами. Вива думала, кто-то придет. Сюда, к Инге. Наверное. Так подумала Инга, насчет того, что подумала Вива. Коротко усмехнулась отраженным мыслям, играющим в испорченный телефон вокруг их молчания. И поглядывая на часы, заторопилась, собирая нужные мелочи.

В одну из минут ахнула, сминаясь от внутренней паники. Да что я копаюсь, наверное, он уже там, сидит, с нетерпением смотрит на приоткрытую дверь.

И похватав уже без разбору какие-то салфетки, полотенечко, сунула в сумку сверток с кусками торта и бутербродами. Кинулась прочь, криво ковыряя ключом в замке и еле выдернув его из скважины.