Инга

Кристина протянула руку, нажала рычажок на уютно помигивающей панели. За спиной тихо запела Милен Фармер. Ромалэ ухмыльнулся и положил ладонь на загорелое колено девушки. В стекле иногда отражались его собственные увеличенные колени, обтянутые светлыми брюками и поблескивала пряжка ремня. Он мысленно увидел себя — гибко устроенного в мягком салоне смуглого красавца, с темными волосами и белозубой улыбкой. Повернул лицо и улыбнулся красиво. Девушка улыбнулась в ответ.

— Мы едем… и куда же мы едем? — спрашивал мягко, без нажима, помня о том, как она после танца, выслушав наспех придуманную историю об уехавших товарищах (тут Ром растерянно развел руки и смешно сморщил нос, знал, все девочки визжат от умиления, когда делает так), махнула рукой, подзывая Кирюху, и небрежно рассчиталась за обоих, прихватив еще пузатенькую бутылку коньяка.

— Хочется романтики, красивый Ромалэ. Вспоминать долгими зимними вечерами.

— И где же такие долгие, такие зимние? — машину потряхивало, она двигалась все медленнее, прижимаясь к обочине, а после, качнувшись, съехала на короткую траву. Вдалеке заблестела в луне вода, отчеркнутая неровной кромкой обрыва.

— Неважно. Завтра мы всем караваном отбываем домой. Сегодня ты — мой прощальный подарок.

Машина дернулась и встала. В салоне включился свет. Девушка повернула ключ и села лицом к Рому, закидывая руку к затылку. Из-под вынутой заколки рассыпались по плечам темные волосы. Блеснули зубы.

— Хочешь так, красивый мальчик Ром?

Он кивнул, протягивая руку к ее груди. Ну что, повезло. Барышня не бедная, да еще хорошо чумная, такие ему всегда нравились. А еще ему нравился ее ленивый голос, готовый приказывать. И он, послушно убирая руку, когда смеясь, повела плечами, тайно понадеялся, прислушиваясь к себе и будто пробуя на вкус желания, которые раньше прогонял: все равно завтра свалит, и никто ничего не узнает, так может быть сегодня, все получится так, как ему хочется… по-настоящему…

Подавая ключи, и пристально глядя, она сказала. Нет, понял Ромалэ с щекоткой в паху, приказала, мягким тоном, которому не возражают:

— В багажнике хорошее одеяло, дружок. Расстели за машиной.

Он вышел, нащупывая ногами твердую землю. Трава неясно светила сама себе, фары держали перед собой яркую белую полосу. Шумели волны, приглушенно, далеко и внизу, под скалами. И по сторонам в нескольких местах горели дальние костры, иногда перекрываясь мелкими силуэтами.

Ром старался дышать мерно, спокойно. Распахивая багажник и вынимая оттуда пышное темное одеяло, кинул его на руку, захлопнул крышку и погладил лакированный металл, как потрепал лошадь.

Никого. Нет дружбанов, которые всегда знают, как и что. Нет местных девок, которые треплют длинными языками друг другу, опять же — как и что. И он может сделать все, никто не узнает. Завтра она свалит, и пусть там кому угодно рассказывает свои сказочки. Главное, тут никто не будет знать. Если она поймет, что именно нужно делать.

Кристина стояла, облокотившись на автомобиль, босая. Белело короткое платье. Сказала, все так же мягко приказывая:

— Стели. Вот тут. Молодец.

Он поднялся, закончив расправлять края. Хотел шагнуть к ней, но остался стоять. И она кивнула.

— Раздевайся. Быстро! Ну!

Следила, как в отраженном рассеянном свете фар он быстро сдергивает рубашку, бросая ее на траву. Снимает брюки.

— Весь! Хороший мальчик. А теперь — на колени, сволочь. Лицом вниз.

Разглядывая смутную темную спину и белеющие ягодицы, медленно разделась сама.

Через время, что показалось Рому страшно медленным и одновременно удивительно быстро мелькнувшим, он, лежа на животе, с заломленной на спину рукой, повернул мокрое лицо, укладываясь щекой на смятое одеяло. Голос был счастливым и хриплым.

— Откуда… поняла откуда?

Сидя на его спине, девушка рассмеялась, крепче сгибая его руку.

— Такая работа, братик. По глазам определяю, кто чего хочет. Ведь хотел?

Ромалэ глупо улыбнулся, перекашивая прижатое к одеялу лицо.

— У нас тут. Ну, парням так нельзя. Понимаешь? А то узнает кто. Из своих.

— Да понимаю я все. Гопота вы чортова. Так и будешь всю жизнь, делать, чего не хочешь, да?

Он молчал, чувствуя спиной ее бедра. Кристина нагнулась, прикасаясь к горящей коже грудью.

— Сейчас будет еще. Для меня. Понял, ты?

— Да…

И Ромалэ получил еще одну порцию своих тайных мечтаний, на этот раз еще более стыдную и от того сладчайшую. Дергаясь от ее железной руки на своих волосах, думал рывками, пока стонала где-то там, наверху, над ним, — надо валить. Валить. К черту. Туда. Где можно. Вот. Так-так-так…