In carne

Глаза Моор Таа, взгляд которых был направлен на руки Ато, как бы подсказывали о чем-то. О чем же? Ну, конечно! Камень забвения. И он в руках! Пока разум не тронут жестокой игрой Инкартнатора, надо действовать. Обитель подождет. Смерть? Смерть тоже!

Ии Ато резким движением сорвал тряпицу с кристалла и бросил его к Ал Ишериным лапам.

Тот посмотрел вниз. Усмехнулся.

— Чего ты этим добьешься, наивный? Того, что превратишь мое нынешнее воплощение в рептилию и заточишь ее в камень? А дальше… Как ты поступишь потом?

Но Ато не слушал. Он заткнул уши и выкрикивал небу заветы Творца, коим наставник учил инклюзора в Обители. Напряжение росло с каждым мигом. Даже сам воздух, сгустившись, вспыхнул. Моор Таа вскочил на лапы и попятился, а жрец все заклинал, заклинал, заклинал, пока не рухнул наземь, лишившись сознания…

Но дело было сделано. Камень, до того чистый, прозрачный, будто напился кровью, переварил ее в себе — заиграл тошнотворными бликами. Стал темно-желтым. Или, скорее, светло-коричневым. А в самой глубокой расщелине его застыл заточенный инклюз. Невиданный и страшный. Отвратительная белая змея с красным кольцом вокруг шеи. Мразь. Чужое зло. Неведомое. Бессмысленное. Беспощадное. Зло ради зла…

* * *

По улицам белого города шествовал праздник. Состязались в умениях искусные воины, неслись по мостовым золоченые колесницы, в безумных танцах кружились красавицы-танцовщицы, тысячи музыкантов колоннами расходились от кровавой арены, играя торжественные гимны Эхнатону и Солнцу… Солнцу, что застыло в зените. Солнцу, что сегодня грело, но не обжигало. Оно приняло жертву! Оно было счастливо и сыто.

Каменные столы, установленные на площади перед дворцом ломились от деликатесов. Вино текло реками. Добропорядочные граждане отчаянно обжирались и напивались, становясь дикарями.

Ахетатон, еще несколько часов назад сверкавший ослепительной белизной и роскошью резного и полированного камня, на глазах превращался в выгребную яму…

Кто? Кто ее вычистит?

Солнце, пожиравшее свою жертву ласковыми сперва лучами, к вечеру изрыгнуло на город мерзкое зловоние и призвало на пир новых гостей. Сонмища паразитов-насекомых, гул от крыльев и челюстей которых можно было услышать из-за дальних барханов. И с берегов Нила.

Атон ликовал. В его честь был построен самый красивый город Земли. Неслыханно и невиданно — возведен за год… Но превращен в самое отвратительное на планете место всего за несколько часов. И это величайшие из достижений.

А люди?

Люди боятся новых богов…

* * *

Через какое время Ато очнулся, он не знал. Но когда это произошло, жрец собрался с силами, уселся и огляделся. Оазиса не было и в помине. Песок. Что это? Пустыня? Вершина бархана? Похоже на то. Луна в черном небе. Яркие звезды. Ноги закоченели так, что ломит старые кости. И, кажется, ему уже никогда не подняться. Ну и пусть. Главное сделано. Зло заточено. В инклюз…

Рядом лежал Моор Таа. Голова на боку. Спит? Но что это зажато в его лапах? Камень?

Да. То был он. Инкарнатор. Сверкал всеми своими гранями в белом лунном свете. О, Творец наш…Что? Что творится в его чудовищном разуме? Какую игру он затеет на этот раз? Чего он пожелает?

— Инкарнатора следует тотчас доставить в Обитель, — голос Моор Таа оборвал нить размышлений жреца. — Пора вставать, скоро рассвет. Тебе надо успеть все свершить до первого луча. Опоздаешь, Солнце тебя не пустит. Оно не хочет, чтобы Инкарнатор покинул Землю, как не хочет этого и сам Камень.

Но было поздно. Слишком поздно. В мгновение ока — красный шакал не успел закончить говорить — небо на востоке окрасилось в пурпур, и спустя миг первый луч Солнца коснулся песков. А второй его. Камня.

— Жаль, — проговорил Моор Таа. — Тебе оставалось совсем чуть-чуть. Но, видать, такова воля Солнца. Прости, я должен уйти. Я помог тебе найти Инкарнатора, и это много. Не надо благодарности. Дальше все будет зависеть только от тебя. Прощай…

На месте, где только что лежал Моор Таа, играли друг с дружкой солнечные блики, отраженные от граней Камня.

Инклюзор взял в руку Инкарнатора, потом, превозмогая дикую слабость, тяжело поднялся на ноги. Еще раз взглянул на Камень.

О, Творец! Как он прекрасен. В каждой грани — отражение целого мира, целой вселенной. Да разве ж место такому чуду на затерянной планете? Среди этих… Странно, что ему здесь нравится. И воистину удивительно, что он хочет здесь остаться любой ценой. Или что-то мне неведомо? Что знаешь ты такого, о, Инкарнатор, что неизвестно ни мне, ни Творцу?

Но Камень молчал, лишь возникший в глубине его недр красный лучик мигнул недобрым огоньком. И затух…

Инклюзор, взяв Камень в руки днем, при свете Солнца, перестал ощущать связь с Творцом. Он превратился в обычного человека.

Что ж, человек так человек. Но разве это плохо?

* * *

Божественно прекрасная луноликая Нефертити сидела на мягкой скамье по правую руку от Эхнатона. Невеста стала женой, когда великий фараон прикоснулся своим указательным пальцем к ее губам. Это движение видели все.