Император Бубенцов, или Хромой змей

Серый брезентовый макинтош, генеральские штаны со штрипками и лампасами. Из штанин выглядывали стоптанные кирзовые башмаки, рядом несвежие, серые гольфы с дырками на пятках. А на том месте, где положено быть голове, стояла та самая сумка, в каких бомжи носят свою постель и прочий необходимый скарб. Та самая. Застёгнутая только наполовину. Молния немного разошлась. Бубенцов сощурился, пытаясь разглядеть, что же там виднеется, внутри сумки. Разумеется, не увидел никаких пачек – ни фальшивых, ни настоящих. Навалена была для создания объёма бумажная требуха.

– Прошу прощения! Беспорядок. Не ждал визита. Непрошеный гость хуже болгарина.

Шлягер опомнился, кинулся прибирать раскиданный реквизит. Комкал генеральские штаны, закатывал башмаки и гетры в лиловую рясу, мял чёрный клобук, парчовую епитрахиль. Запихивал в пакет. Целлофан не выдержал, разошёлся. Упал со звоном на пол католический крыж. Всё посыпалось, вывалилась лохматая грива, седые косматые брови, очки с розовым носом и прокуренными рыжими усами.

– Маски, личины, – сказал Бубенцов. – Скарапион. Я прекрасно знал, что это ты! Забавно было наблюдать за твоим лицедейством. Всё забываю спросить, как тебе тогда удалось собственный рост уменьшить?

Шлягер радостно встрепенулся, хохотнул, подмигнул, прищёлкнул пальцами.

– Э-хе-хе… Коленки вот так сгибаешь и семенишь, как гусь. Под рясой не видно.

Присел, просеменил на полусогнутых ногах перед Бубенцовым.

Уже не таясь, потянул из-под кушетки силиконовую оболочку, принялся скатывать в рулон. Порыскал глазами, куда бы… Двинулся к стенному шкафу.

Ерошка глядел на худые лопатки Шлягера, на его тощий зад, мешочком обвисшие штаны. На сутулую, узкую, жёсткую спину. Странная жалость к этому чужому и, вероятно, очень одинокому человеку шевельнулась в сердце.

Адольф взялся за дверцу стенного шкафа.

– Роза Чмель!.. – ахнул Ерошка, едва дверца распахнулась.

В шкафу развешены были цыганские платья, кружевные панталоны, ажурный поясок и чёрные чулки. Красные туфельки стояли внизу.

– Нет-нет-нет! – Шлягер скабрёзно осклабился. Видно было, что весьма доволен произведённым эффектом. – Э-хе-хе-хе. То, что вы видите, это действительно её гардероб. Не моё! Не то чтобы я не мог сыграть эту роль. Драматургически тут ничего сложного. Не сложнее Скарапиона. Но, сами понимаете, до известных пределов. Что не моё, то уж не моё. В этой сфере я холоден, скуп и целомудрен. Постельные сцены с вами, равно как и все прочие роли, исполняла она лично. Гадалка, уличная соблазнительница, царская невеста, весёлая проказница, блудная страсть и прочее. Это она лично. Тут я пас. Не в том смысле «пас», что агентурно следил за вами, а в ином. Не в том также смысле, что Макар, дескать, телят пас. И разумеется, не футбольный «пас». Ну, вы понимаете… Постельные сцены – за пределами моих возможностей. Да ведь к тому же, обнимая эту женщину, вы же мяли её, общупывали. Жёсткую мою кость вы бы сразу почувствовали… Э-хе-хе-хе-с.

– Прекрати свои мерзкие подхихикивания!

– Виноват. – Шлягер посмурнел, поклонился.

– А почему рядом с платьями Розы у тебя помещён парик старухи Зоры? – приостановился Бубенцов. – И клюка её.

Шлягер широко ухмыльнулся, открыл было рот… Но как будто что-то вспомнил. А Бубенцов всё ещё никак не мог догадаться. Неужели, неужели старуха Зора и прекрасная Роза – это… Просто не влезало в мозги. Хотя намёк слишком очевидный. «Роза и Зора» – одно имя. Нужно всего лишь немного переставить буквы.

– Й-ех! – простонал Шлягер и, свернув голову набок, закусил зубами уголок воротника. Так разоблачённый агент разгрызает ампулу с цианистым калием.

То-то же! Даже сам Адольф Шлягер, лишённый человеколюбия, пощадил его нервы, не стал выкладывать всю чёрную правду. Что вместо прекрасной Розы пользовался Ерошка всего лишь… надевшей личину… Престарелой… Да неужели! Да-да! Прав старый Жиж. «Лета эросу не помеха…»

Впрочем, нет имени у копии, а только псевдоним, эхо, повторение. Есть только внешняя оболочка, есть только вот этот костюм, действительно имеющий отдалённое сходство с костюмом аквалангиста. Любая тощая старуха может хоть сейчас надеть на себя этот эластичный комбинезон, который затем очень легко и просто заполняется гелем, – и вот перед потрясёнными зрителями возникает прекрасный образ, рельефная, живая скульптура, упругая женщина, пульсирующая, отзывчивая на ласку, горячая на ощупь. Готовая на измену и прелюбодеяние. Теперь надеваем пышный тёмный парик с огненным отливом. И нет больше никакой старухи Зоры! Упряталась вовнутрь, скрылась под оболочкой, затаилась там, как таится страшный скелет внутри каждого из нас. О, незабвенная Роза Чмель! Кто устоит пред страстной и столь совершенной красотой? Кто?

– Да, вы овладели мною, – сокрушённо сказал Ерофей Бубенцов. – Опутали по рукам и ногам.

– Хорошо сказано. Негромко, но ёмко! По рукам и… рогам.

– Одно меня утешает, – не обращая внимания на кривляния Шлягера, печально говорил Ерошка. – Когда-нибудь выйду я из этого тела. Кончится мука! А у вас останется пустой кокон.

Адольф Шлягер глянул сочувственно, кивнул согласно: