Император Бубенцов, или Хромой змей

– Так не годится! Взять вот так и отречься от всего!

Попыталась выхватить отречение, но Ерошка уклонялся, топырил локти, отпихивался задом.

– Попрать труд тысяч. Поступок сумасшедшего человека! Савёл Прокопович! А, Савёл Прокопович!

Выбежал таившийся за тёмной шторой Полубес, загремел тяжёлыми стопами. В два шага приблизился к столу, надевая на ходу железные очки, не попадая оглобельками за уши. Мешали выпирающие надбровья. Широкие подтяжки Полубеса, которые не успел набросить на плечи, свисали с пояса. Выхватил бумагу, приблизил к самым глазам. Стал похож на персонаж из пьесы Гоголя. Щурился, привыкая к свету после сумрака. Бумага мелко тряслась в руке. Очки крепились только за одно ухо, висели криво.

– Не верю! – взревел городничий.

Взялся поправлять, но толстые пальцы не слушались, очки покосились ещё кривее.

Между тем стали подниматься со своих мест окружающие. Подходили поближе, тихо обступали, разглядывали Ерошку с опаской и недоверием. Человек с хохолком протягивал руку и тотчас испугано отдёргивал, шипел, дул на пальцы. Толстяк, похожий на варана, не мигая, с тяжёлой ненавистью глядел на Бубенцова. Ещё два-три лица высовывались из кладовки.

Кольцо сжималось.

– Ибо всё, что я от вас получил, имеет одно определяющее свойство, – поспешил отчеканить Бубенцов заготовленные слова. – Какое же это свойство, спросите вы.

– Ну? – губы Полубеса презрительно дрогнули. – Какое же свойство?

– Спросите вы, – повторил Бубенцов. – Не сбивай, пожалуйста. Всё эфемерно. Все ваши дары пусты. Деньги улетучиваются. Слава – дым. Поместье, владельцем которого я якобы являюсь, мне принадлежит только на бумаге. Я там и дня не жил. Так что есть оно у меня или нет его – неизвестно. Вернее, прекрасно известно – его нет у меня в реальности. Оптическая иллюзия!

Ерошка поднял руки. Показал, как это делает фокусник перед представлением, что обе ладони совершенно пусты. И с видимой, и с тыльной стороны. Сам как будто удивлялся тому, что в руках ничего нет.

– Как это ничего нет? А квартира? – разом загомонили голоса. – Прекрасная профессорская квартира! Это что, тоже иллюзия? Пусть вы получили её ценой предательства, но…

– Там живёт профессор со старушкой. Да ещё старая Зора. Да ещё Настя и Аграфена. Чей-то кот. Куда их? Я только иногда заглядываю. Так что все ваши дьявольские дары превращаются, по здравом размышлении, в глиняные черепки.

– Но так можно сказать вообще о жизни человеческой! – мягко заговорил Полубес, воюя с очками. – По здравом-то размышлении! А моя жизнь что? Не черепки? Где моя юность? Первый поцелуй? Где всё это?

– Мелькнула жизнь, и нет её! – басовито подтвердила какая-то смутно знакомая толстуха, оглянулась со вздохом. – Где грёзы любви? Где черёмуха? Всё эфемерность!

– Мечта, – человек с хохолком пугливо оглянулся. – Где вы, где вы, очи карие?

– Где моя деревня? Где дом родной? – поддержал варан, загибая пальцы. – Где сад, насаждённый прапрадедом? Где рай золотой?

– С белых яблонь дым!..

Сочувственные, добрые лица со всех сторон обступали Ерошку, кивали, соглашались, сетовали, вздыхали.

– Всяк человек смертен, – увещевал Полубес. – А почему? Адам согрешил, и в мир вошла смерть.

– Где поколения людей? Все умерли! – ласково убеждала Настя Жеребцова. – Греши, пока молодой!

– На тот свет не унесёшь, – прибавила печальная толстуха.

– В гробу карманов нет, – брякнул человек с хохолком.

– Так-то, Ерофей Тимофеевич…

– Это всё банальности, – возразил Бубенцов, признавая за противниками определённую правоту.

Однако нельзя было долго дискутировать. Споры с демонами заведомо проигрышны! Враги заваливали его словами. Надо было поскорее выкарабкиваться, завершать задуманное дело. Ерошка отчеканил твёрдо, подавив колебания душевные:

– Ухожу от вас, звери!

Голос всё-таки дрогнул. В самом уже конце. И блеснул надеждой тёмный зрак Полубеса.

– Не верю!

– Да он и сам не верит! – закричала Настя Жеребцова, заглянув в бумагу через плечо Полубеса. – Блаженный! Глядите, как подписал в конце: «Ваш непокорный слуга!»

– Где, где? – рвали листок из рук. – А-а! Точно. «Ваш непокорный слуга». А-ха-ха… Так это юмор! А мы-то… Гарпия, попляши!..

Кто-то ещё, всё это время таившийся за стеною, громко, облегчённо захохотал, зашёлся клекочущим, отрывистым смехом. Ерофею поначалу показалось, что там кудахчет курица, снёсшая яйцо.

– Ах, же вы вот какой ядови… – начал было Полубес, расплываясь. Но тотчас поправился, грозно рявкнул, выставляя вперёд лицо. – Знаете ли вы, милостивый государь, на что замахнулись? Знает ли он?

Руки воздел, хватаясь за бакенбарды, но их не было. Бакенбардов-то и не было. Бритая морда. Смутился, стушевался, стал лицом бледнеть.

– Нет, он не знает! – раздался из-за стены резкий, незнакомый Бубенцову голос. Голос, по-видимому, принадлежал тому существу, что только что смеялось клекочущим куриным смехом.

– И знать не хочу, – тихо сказал Бубенцов. – Вам всем шах и мат. И тебе в том числе!.. – добавил он, повернувшись к стене. – Будь ты проклят… кто бы ты ни был!