Имя ветра

Ребятишки хлынули к стойке, наперебой бросая на нее монеты. Я быстренько прикинул, что есть у меня. Два железных полупенни, девять шимов и драб. В общей сложности чуть больше трех железных пенни на деньги Содружества. А может, он уже и не бьется об заклад на серебряный талант. Может, враки все то, что мне рассказывали.

Старик чуть заметно кивнул буфетчику:

– Феллоуского красного.

Голос у него был низкий и хриплый, производивший почти гипнотическое впечатление. Лысый дядька за стойкой сгреб монеты и расторопно налил вина в широкую глиняную кружку Скарпи.

– Ну, и о чем бы вам хотелось послушать сегодня? – пророкотал Скарпи. Его басовитый голос походил на отдаленные раскаты грома.

На секунду воцарилась тишина, отдававшая неким благоговейным ритуалом. А потом все ребятишки загомонили разом:

– Хочу историю про фейри!

– Про Орена и битву при Мнате!

– Да-да, про Орена Велсайтера! Ту, где барон…

– Про Лартама!

– Про Мир-Тариниэль!

– Про Иллиена и медведя!

– Про Ланре! – сказал я, неожиданно для себя самого.

Вновь все стихло. Скарпи пригубил вино. Ребятишки смотрели на него жадно и пристально – где-то я такое уже видел, только не мог вспомнить где.

Скарпи невозмутимо восседал посреди этой тишины.

– Не ослышался ли я, – голос у него был медленный и тягучий, точно темный мед, – кто-то здесь упомянул про Ланре?

Он посмотрел на меня в упор. Взгляд голубых глаз был ясен и пронзителен.

Я кивнул, не зная, чего ждать.

– А я хочу послушать про пустыни за Штормвалом! – жалобно попросила одна из девочек помладше. – Про песчаных змей, что выныривают из песка, точно акулы. И про пустынных людей, что прячутся под дюнами и пьют кровь, как воду. И…

Но сидевшие вокруг ребятишки зашикали на нее, заставив умолкнуть.

Воцарилась гробовая тишина. Скарпи отхлебнул еще вина. Глядя на ребят, что глядели на Скарпи, я, наконец, понял, кого они мне напоминают: человека, который с тревогой поглядывает на часы. Я заподозрил, что, как только у старика закончится выпивка, тут же закончится и его рассказ.

Скарпи отхлебнул еще – совсем крохотный глоточек, – отставил кружку и развернул табурет к нам лицом.

– А кто хочет послушать о человеке, что потерял один глаз и оттого только лучше стал видеть?

Что-то в его тоне и реакции остальных детей подсказало мне, что вопрос был чисто риторический.

– Ну что ж, значит, про Ланре и Войну Творения… Древняя, очень древняя история. – Он обвел детей взглядом. – Ну что ж, садитесь и слушайте. Поведаю я вам о сияющем городе, что стоял когда-то, много лет назад, за много миль отсюда…

Давным-давно, много лет назад, за много миль отсюда, был на свете Мир-Тариниэль. Сияющий город. Стоял он среди высоких гор, точно самоцвет в королевском венце. Представьте себе город, огромный, как Тарбеан, но только на каждом углу каждой улицы там бил сверкающий фонтан, или росло зеленое дерево, или стояла статуя, столь прекрасная, что гордые мужи плакали, глядя на нее. И здания его были высоки и изящны, высечены из самой горы и украшены белокаменной резьбой, что еще долго после наступления вечера хранила свет солнца.

Владыка Мир-Тариниэля звался Селитос. Едва взглянув на любую из вещей, Селитос сразу видел и понимал ее сокровенное имя. В те дни многие были способны на такое, однако же Селитос был самым могущественным именователем из всех, кто жил в его время.

Народ, который хранил Селитос, любил своего владыку. Решения его были верны и справедливы, и никто не мог склонить его к фальши и притворству. И такова была сила его взора, что мог он читать в сердцах людей, точно в книгах, написанных крупными буквами.

И была в те дни обширная империя, и в империи той бушевала ужасная война. Звалась та война Войной Творения, империя же звалась Эрген. И хотя ни до тех пор, ни поныне не бывало на свете ни империи столь могущественной, ни войны столь ужасной, однако же ни от войны, ни от империи не осталось ничего, кроме легенд и преданий. И даже в исторических трактатах о них упоминается не иначе, как о сомнительных слухах, давно уже рассыпавшихся прахом.

Война эта длилась столь долго, что люди уже и не помнили времен, когда небо не было затянуто дымом пожарищ. Некогда по всей империи стояли сотни гордых городов. Ныне же от них остались лишь руины, усеянные трупами павших. Глад и мор царили повсюду, в иных местах царило такое отчаяние, что матери уже не могли набраться надежды, чтобы давать имена своим детям. Однако же восемь городов уцелело. Звались они Белен, Антус, Ваэрет, Тинуза, Эмлен и города-близнецы, Мурилла и Мурелла. Последним же был Мир-Тариниэль, величайший из всех них и единственный, не затронутый столетиями войны. Ибо его защищали горы и отважные солдаты. Однако же подлинной причиной покоя в Мир-Тариниэле был Селитос. Ибо силой взора своего неусыпно следил он за горными перевалами, что вели в возлюбленный его город. И покои Селитоса находились в самой высокой из городских башен, дабы мог он обнаружить любое нападение прежде, чем оно превратится в угрозу.