Иллюзионист. Иногда искусство заставляет идти на преступление, а иногда преступление – это искусство…

– Да-да, – согласился Полежаев, – вот именно, вымерли.

После чего был разыскан управляющий, но в ответ на вопросы Полежаева он только пожимал плечами. Да, господин Бережков был холост, жизнь вел вполне спокойную. Где служил? Да вроде как нигде… Друзья? Бывала одна дама под густейшей вуалью, но кто она, ему было неизвестно. Вещи покойного? Да вроде ничего особо ценного не было. Квартирку посмотреть можно…

Квартирка произвела на сыщиков печальное впечатление: нежилые, пустые комнаты; даже шаги в тишине звучали глухо и недобро.

– Искать тут нечего, – подвел итог Полежаев.

* * *

Бумаги, извлеченные из портфеля покойного Маршанова, дали сыщику много пищи для размышлений. Здесь были нескромные любовные письма, но адресованные не Маршанову и не Маршановым написанные; были бумаги компрометирующего свойства на самых разных людей; были короткие заметки, достойные самой гадкой желтой прессы. Также были и рукописи: видимо, покойный писатель пытался начать роман.

Читать их было муторно: слог неуклюжий, персонажи под стать стилю: или безмерно добродетельны – так, что с них буквально капал сахарный сироп, или же так ужасно порочны, что казались страшнее монстров из-под детской кровати.

Все рукописи обрывались примерно на десятой странице, – видимо, решил Полежаев, муза автора не выдержала мучений и решила спастись бегством.

– Дмитрий Сергеевич! Вы, часом, не интересовались, – какие книги у Маршанова выходили в последнее время?

– Так точно, – по-военному четко ответил тот, – в течение последних полутора лет ничего не издавалось, кроме нескольких небольших рассказов в журналах.

– Отчего же?

– Я справлялся в издательстве. Книги его плохо покупались, издательство отказалось брать его последнюю рукопись.

– На что же он жил?

– Журналистом работал в желтых газетках, где скандалы да сплетни.

– Хм? Так-так-так…

Среди прочих писем попалось два весьма интимного свойства, адресованных Бережкову: писала дама и, судя по всему, замужняя.

В одно из писем была вложена фотография. Полежаев присмотрелся.

Дама на фотографии была чудо как хороша: глаза бездонные, носик изящный, брови соболиные – все, что полагается красавице. Меховое манто, шляпа с огромным атласным бантом и пышным изобилием изящно завитых перьев. В общем, дама не из простых.

Фото незнакомки Аристарх Модестович отодвинул в сторону и вернулся к просмотру других документов. Но что-то заставило его взглянуть на нее еще раз, и еще… Не давала ему покоя эта дама! Ее лицо стояло у него перед глазами, даже когда вечером жена наливала ему кофе – он не сразу взял чашку и очнулся только тогда, когда она коснулась его руки.

– Аристарх Модестович…

– А? – он поднял голову, словно проснувшись.

– Ваш кофе остынет, – она улыбнулась, – вы так о чем-то задумались.

– Да так, об одной даме…

– Даме?! – голос супруги стал хищно-вкрадчивым.

– Точнее, о ее портрете, – быстрая улыбка скользнула по его губам. – Саму даму я никогда не видел.

– Интересно, что это за дама, что один лишь ее портрет лишил вас покоя? – Александрина говорила шутливо, но Аристарху Модестовичу почудились ревнивые нотки.

– Да я и сам хотел бы знать, кто она такая!

Он вынул фотографию из саквояжа и протянул жене. Затем принялся за кофе.

– Где-то я ее уже видела, – задумчиво протянула Александрина.

– Вот как? У меня точно такое же ощущение: я уже видел ее. Но не могу вспомнить, где именно.

– Но если мы с вами оба помним эту даму, это означает, что она из круга наших знакомых. Или мы встречали ее, когда выходили куда-то вдвоем.

– В последнее время мы редко выходим в свет, – вздохнул он.

– Да, – с грустной усмешкой промолвила Александрина, – разве что на этот вернисаж… Ох! Ну, конечно! Я вспомнила, где мы ее видели!

– На вернисаже?

– На картине! Там, где чаепитие…

– Ах, вот что… Надо спросить художника, кто она.

* * *

Фотография была предъявлена Кузмину на другой день, и тот сразу опознал ее: это был портрет пропавшей без вести мадам Сафоновой.

Вернувшись в департамент, Дмитрий Сергеевич поинтересовался результатами поисков пропавшей. Поиски ничего не дали. Зато была полубезумная записка, оставленная мужу, что она надеется остаться живой и вернуться, но не хочет сообщать о своем местонахождении никому.

– Когда она пропала? – осведомился Полежаев.

– Семнадцатого, – немедленно отозвался Кошечкин.

– То есть через три дня после смерти Бережкова, – уточнил Аристарх Модестович. Он встал и прошелся по кабинету. – Давайте восстановим хронологию событий. Исписавшийся писатель, а в последнее время журналист желтой прессы Маршанов отправляется в дом Бережкова, чтобы именно в его парадном покончить жизнь самоубийством. При этом у покойного Маршанова впоследствии обнаружены письма Бережкова и фотография замужней дамы, состоящей с ним в любовной связи. Возможно ли, что Маршанов сначала заглянул к Бережкову, объявил ему, что у него есть такие письма, а потом…

– А потом Бережков скинул его с лестницы, – подхватил Дмитрий Сергеевич.

– Вот именно, – согласился Полежаев.