Иллюзионист. Иногда искусство заставляет идти на преступление, а иногда преступление – это искусство…

– Полицейские следователи на своём веку видят столько всего, что верят в мистику.

– Жаль… тогда я напрасно пришел, – с убитым видом художник встал, словно прощаясь с надеждой на помощь.

– Сядьте, – сухо велел Полежаев, – ответьте мне все же: на какую помощь от меня вы рассчитывали?

Художник беспомощно пожал плечами.

– Я надеялся, вам удастся доказать, что никакой мистики тут нет. Что это просто совпадение.

– Не слишком ли много совпадений? – хмыкнул Полежаев. – Скажите, а каковы были отношения между погибшими? Может, имелась тайная неприязнь, ревность?

– Я провожу жизнь в своей мастерской. Откуда ж мне знать, какие тайные связи могли быть между людьми, с которыми я иногда пил чай в гостях…

– Я попытаюсь вам помочь, хотя не могу ничего обещать наверняка, – вздохнул Полежаев.

И когда за опечаленным художником закрылась дверь, сыщик призадумался.

Убийство Ремизова казалось делом безнадежным. А теперь все запуталось еще сильнее. Помимо Ремизова, лишились жизни еще несколько человек, и их смерти как-то связаны между собой. А если это как раз та ниточка, которая выведет следствие из тупика? Думай, дружище, думай…

Первым погиб писатель Маршанов – бросился в лестничный пролет. Что же стало причиной его самоубийства?

– Дмитрий Сергеевич, – позвал Полежаев своего верного помощника Кошечкина, – у меня для вас будет задание. Найдите дело Маршанова.

А сам он займется гибелью курсистки Бауткиной.

* * *

– Ох, и намаялась я с этой девицей, – поджала губы квартирная хозяйка.

– А что же она такого натворила? – осведомился Полежаев.

– Ну, грех жить-то с мужчиной невенчанной, и хоть бы тихо жили. А то все время у них с этим Маршановым то гулянки, то пьянки…

– Каким Маршановым? – вскинулся Полежаев. – Викентием Сергеичем?

– Вот именно, с Сергеичем, – кивнула хозяйка.

– Так они вместе жили?

– Нет, просто он ходил сюда часто. И Соню он здесь устроил; он же за квартиру платил.

– А родители у нее где живут?

– Родителей у нее не было, а жила она у какой-то тетки на воспитании. Она вообще беспомощная какая-то была. Все за Викентия своего цеплялась. Он для нее был как свет в окошке…

– Любовь, – усмехнулся Полежаев.

– Да что любовь, – усмехнулась в ответ хозяйка. – Мало ли женщин, у которых любовь, а все ж они свое разумение имеют. А этой Соне – как он скажет, так и будет. А он вот и сказал свое последнее слово – в пролет-то кинулся… И куда ей после этого? Вестимо – туда же… Тем более – на что ей жить-то? Денег он ей не оставил, а у меня тут не богадельня. Я ей условие поставила – или ищи деньги, или съезжай с квартиры, не век же ее забесплатно тут держать. Ей и кушать не на что, и жить негде, а еще привыкла она к этому белому порошочку, без него ей совсем худо было…

«И она истопила печку», – невесело подвел итог Полежаев.

Итак, связь между двумя смертями уже установлена. Маршанов и Бауткина жили вместе, и его смерть – смерть этакого «бога для наивной девочки» – стала для нее ударом, слишком страшным, чтобы выдержать.

– Простите, мадам. Вы говорите, кинулся в лестничный пролет? Но у вас тут только один этаж.

– Так он разве здесь кинулся? – отвечала дама. – То ли у себя, то ли где еще…

– То есть, где именно, вам неизвестно?

Хозяйке это было неизвестно. Однако когда Полежаев уже встал и произнес: «Честь имею», – хозяйка, словно вспомнив что-то, воскликнула:

– Постойте! Не заберете ли вы с собой портфель его? Там бумаги какие-то. Не по-божески мне казалось его выкидывать, но и хранить неприятно…

Полежаев кивнул и щелкнул замочком саквояжа.

Следующий в его списке – Бережков. Конечно, если человек умер от болезни сердца, и это подтвердила экспертиза, то что еще неожиданного можно выяснить? Но – служба есть служба. Он взял извозчика и назвал адрес.

Спрыгнув с пролетки, Полежаев подошел к двери парадного, отворил ее, вошел – и нос к носу столкнулся со своим верным другом и помощником, дознавателем Кошечкиным.

* * *

– Какими судьбами? – удивился Полежаев.

– Так расследую самоубийство Маршанова, по вашему приказанию, Аристарх Модестович, – произнес Кошечкин растерянно.

– Здесь? Разве он здесь жил?

– Нет, жил он по другому адресу, но в пролет кинулся именно в этом парадном.

– Вот как?! Однако!..

– Да, вот именно! Причем совершенно непонятно, что он здесь искал и чем это парадное показалось ему лучше других.

– И в самом деле, что он здесь искал? – усмехнулся Полежаев. Он уже понимал: становится «горячо», как в детской игре.

– Ну да! Вот как его сюда занесло?! Ежели ему приспичило в пролет кинуться, то мог бы найти дом и поближе к собственному. По материалам следствия, никто из его знакомых тут не жил.

– Никто?

– Никто. А я хотел восстановить картину его последних минут. Вот, поднялся на самую верхнюю площадку. Ох и жутко оттуда вниз смотреть, в пролет… И никакой зацепочки! – жаловался Кошечкин, поднимаясь вместе с Полежаевым по винтовой лестнице.

Аристарх Модестович осмотрелся, и тут же в глаза ему бросилась медная табличка с надписью: «Бережков Л. Ф.» И пока он вглядывался в эту табличку, Кошечкин объяснял:

– Стучался я уже сюда. Только никакого толку. Как вымерли все внутри…