Иисус достоин аплодисментов

И много жалости было в глазах и словах. Не надо меня жалеть, значит, угодно было Богу, чтобы это произошло со мной. Думала, смейтесь, неизвестно, кому еще повезет больше — им или мне. Это, конечно, нехорошо так думать, но я сказала правду, и пусть меня накажет Бог за такие мысли. Я не права, я не хотела так думать, но думала.

Невосполнима та боль при потере друзей, любимого дела. Когда ко мне в первый раз пришел Сингапур, я не знала, радоваться мне или плакать. Мы расстались с ним. Как я его ненавидела. Только встречала на лекциях и хотела бежать — так я его ненавидела. А когда он впервые пришел. Когда я такая лежала. Не хотела, чтобы он видел меня такой гадкой. Как-то раз, когда мамы уже не было, — она ушла домой, — Сингапур пришел ко мне. Это было вечером в восемь часов. Он говорил, а меня сводило судорогой от его слов. Мне хотелось плакать, выть от боли, от душевной боли. Он говорил слова, которые, наверное, больше никогда не скажет мне. Именно эти слова держат меня сейчас. Я до сих пор живу этими словами, пусть они никогда не повторятся. Зато я их слышала от того, кого люблю.

Вот так проходили мои дни в больнице. Именно здесь у меня появился первый импульс в руке, именно здесь мне вынесли приговор и именно здесь мне дали надежду на жизнь».

Дочитав до этого места, Сингапур украдкой глянул на Кристину. Она, словно и не было его, увлеченно смотрела фильм. Сгинуть, рассыпаться вот на этом самом диване, в пыль… Сердце как взбесилось. Она что, специально дала ему это читать?! Это что, ее маленькая месть? Конечно, нет, — в смятении укорял он себя, — он говорил ей слова, которые ее держат. Да мало ли, что он ей говорил. Приперся на свою голову. Как побитый, сидел он на диване, не смея больше глаз поднять на Кристину. Черта лысого он к ней больше придет. Милая добрая Кристина, зачем ты так! Незаметно отдышавшись, он стал читать дальше.

«Здравствуй смерть!

Когда-то у меня было все: меня любили, был жив отец, училась в институте, были друзья… А сейчас я инвалид, хоть не теряю веры в себя. Все случилось, когда я меньше всего ожидала, хотя и предчувствовала. Я даже написала то ли стих, то ли…. Вот оно: Летчик взорвал самолет, ему надоело летать, ребенок сломал игрушку, ему надоело играть, на корабле бунт, ему надоело плыть…. Здравствуй смерть! Надоело все — особенно жить. — Но потом я, почему-то, сама не зная, как приписала: Возьми в руки небо, разрежь его на части. Один лоскут оставь себе, остальные раздай на счастье — всем, кто любит жизнь. — Я написала это за два месяца до комы. Тогда мне, правда, не хотелось жить. Сингапур бросил меня — просто так, как ребенок, которому надоело играть. Но он не сломал меня. Он просто меня не любил, и никого не любил. Даже себя. Может, поэтому я любила его и поэтому не сломалась. Просто было обидно. Но у меня было много друзей (где они сейчас?), у меня было много друзей. Но был Новый Год, тридцать первое декабря, а я еще и простыла, голова болела, и было обидно. Я даже не могла нормально напиться — так было тяжело. Я не знала, что это надолго. Я начала себя плохо чувствовать, хотелось все время спать… потом отнялся язык. Не сразу, до середины января, я думала, что это пройдет. Не прошло. Это страшно. Я открываю рот — и ни слова… ни звука. Я лежала на кровати, смотрела в потолок… и видела небо. Было странно, я понимала, что не может быть неба. Я лежала в комнате, знала, что надо мной был потолок. Но я видела небо. Оно манило — я чувствовала — это было странно, но я не удивлялась, мне было хорошо — тело мое медленно отделилось от постели и поднималось все выше — к небу…. Это было счастье… я понимала, что умираю… И все рухнуло. Надо мною белый потолок больничной палаты. Не было больше неба, не было смерти. Был только белый потолок. Полгода я видела этот белый потолок. Я не могла даже повернуть голову. Меня парализовало. Потом я исчезла, как сказали, на два месяца. Все случилось странно, но я не удивлялась. Было страшно — маленькие черные точки на белом потолке расползались в трещины. Хотелось кричать, кричать, что потолок рушится. Война, землетрясение?! Я не знала, что думать, черная паутина трещин, хруст… я видела: белые рваные щели бетона ухнули… Я сорвалась с постели, успев отскочить, когда все это рухнуло. И я не удивилась, забившись, сидела в углу. Когда пыль осела… Не было палаты, просторная зала, где на помосте два больших трона, на одном сидел Иисус, рядом Божья матерь. Иисус поманил меня. Поднявшись, я подошла к нему. Он спросил, хочу ли я вернуться, ведь мне придется много страдать, готова ли я? Я ответила: «да, я хочу, меня там ждут и любят». «Хорошо, — сказал он, — иди, Я и моя Мать благословляем тебя».