Игры мудрецов

— Долго мне одному тоже нельзя, — возражает Наилий, — это не менее подозрительно. У генералов не принято сохранять траур по любовницам больше месяца. У Марка будет бал осенью, я приглашен туда со спутницей. С кем мне танцевать вальс?

Первая, кого вспоминаю — Юлия Мор. Прекрасная, ухоженная, изысканная. Мраморные статуи в особняке Марка не так совершенны, как его старшая дочь. Рядом с ней бритый наголо Тиберий в форменном комбинезоне просто смешон. Ревность мутит рассудок. Мне дурно, стоит только представить Наилия под руку с другой женщиной. Услышать ее смех, увидеть, как проводит пальцами по застежкам парадного кителя и улыбается, заглядывая в глаза моего мужчины. Вздрагиваю от ледяного ветра в спину и, забывшись, сжимаю раненную руку в кулак. Боль сильнее, чем когда резалась о скальпель, жаром охватывает руку до локтя. Если хочу вытащить Наилия из кризиса, то должна забыть про ревность. Тиберий важнее красивой куклы на один вечер. Скольких женщин генерал водил на бал до меня? Переживу еще одну.

Мотылька, как мудреца, воспринимали с трудом. Что может знать молодая дарисса о жизни? Генерал первой армии на Совете, услышав о тройке, возмущенно переспрашивал: «Женщина?» Конспиролог ушел сразу, не желая признавать меня старшей над собой. Друз в открытую недоумевал и потешался, а Создатель разводил руками: «Причуды Вселенной». Будь я мужчиной, реакция была бы прямо противоположной. Тиберия станут слушать, у него есть шанс донести свои мысли.

— Можно попросить кого-нибудь составить тебе пару, — говорю и слышу свой голос, будто со стороны. Кто-то другой, а не я соглашается делиться любимым мужчиной ради призрачных целей, — только на бал или на другие вечера, где ты не можешь присутствовать на публике один.

Выдержка подводит, последние слова произношу сквозь слезы, нервно вздрагивая. Наилий вытягивает спину и вздергивает подбородок. Сейчас вспомнит мне утро и полураздетого Публия. Как решил, что предпочитаю ему солдатню. Тяну носом воздух, чтобы почувствовать резкий запах апельсина, отворачиваюсь, страшась увидеть, как темнеют от ненависти глаза генерала. Мой отказ похож на побег. Еще один. Но в воздухе пусто. Только пар идет от земли перед ливнем.

— Дэлия, — зовет Наилий, перекрывая голосом порывы ветра, подходит ближе и кладет руки мне на плечи. Спиной чувствую жар от тела генерала и слышу тихий шепот над ухом: — Я не хочу один, без тебя, но не буду давить. Подумаем об этом позже.

Киваю, соглашаясь, и отклоняюсь назад в тепло любимого мужчины. Он гладит по рукам и обнимает. Вместо острого аромата цитруса тонкий эдельвейс. Не только я настраиваюсь, Наилий тоже ловит мое состояние и пытается понять. Холод выстуженной ветрами равнины отступает, а я оборачиваюсь, чтобы поцеловать генерала.

Он касается моих губ легко и осторожно, будто впервые пробует на вкус. Ждет ответа, хочет, чтобы сама целовала. Играет и дразнит, а я завожусь все сильнее. Молния сверкает короткой вспышкой и раскат грома звучит совсем близко. Небо готово пролиться водой, но я не могу оторваться от Наилия. С каждым поцелуем все жарче, слабость разливается по телу, как от лихорадки. Генерал гладит по бедрам и крепко прижимает к себе.

— Дэлия, я контроль теряю, хватит.

Отстраняется, но не отпускает. Я тяжело дышу, пытаясь успокоиться. Лихорадка генерала не проходит, слишком жарко даже для страсти, и теперь я догадываюсь почему:

— Снова адреналин?

— Да, с утра долбит. Публий сказал, что если до завтра не остыну, на препарат посадит.

Вот почему на крышу поднялся — остыть на ветру. Неприятная сцена утром довела, а потом я своим рассказом о мудрецах добавила. Еле держится с тех пор, как прилетел, гладит меня по спине, а руки дрожат. Что случилось в полевом госпитале? Тревога захлестывает, стоит вспомнить молчаливого Публия, попрощавшегося взглядом. — Публий…что с ним?

— А что должно быть? — хмурится генерал, и у меня дыхание перехватывает от страха.

Сознание никак не хочет цепляться за очевидное. Наилий говорит о капитане так, будто ничего не случилось, но почему я представляю себе картины расправы одна хуже другой?

— Разве он не рассказал тебе? — голос срывается, паника накатывает.

Дергаюсь вырваться, но генерал держит крепко.

— Дэлия, успокойся, — говорит тихо и не выпускает из рук, — конечно рассказал. Публий не умеет врать долго. Особенно мне.

На лице генерала застывшая маска, ни единой эмоции кроме холодной сосредоточенности. Пойманной преступницей себя чувствую, но ничего не могу сделать. Я будто в клетке с опасным хищником, и он готовится к прыжку. Безотчетный страх, бесконтрольный. Даже моя любовь не в силах его уничтожить. Слишком глубоко сидит инстинкт и шепчет: «Беги».

— Тише, родная, — просит Наилий и ослабляет хватку, — да, я знаю про привязку и что тебе пришлось сделать. Публий говорил про духа, но настаивал, что сам виноват. Мои руки, говорил, резали.

Генерал осторожно берет меня за запястье и разворачивает раненую ладонь вверх.