Игры мудрецов

Достаю из кармана планшет и прикладываю палец к сканеру. Девайс признает хозяйку. Отлично. Хотя бы здесь все по-прежнему. В почте пять писем от Флавия, Наилия, Поэтессы и Создателя. Все пришли уже после моей мнимой смерти. Не прочитаны, но я не думаю, что в них не заглядывал Рэм или сам генерал. В письмах анкеты, в том числе от Наилия. Сдержал обещание, заполнил. От Дианы одно слово «прости», но меня в жар бросает. Простит ли она когда-нибудь? Я обманула и спряталась, оставив Поэтессу виноватой в моей смерти. Простит ли Публий? Помогал и прикрывал с нашего знакомства, а вместо благодарности получил духа-каннибала и ненависть лучшего друга. Я разрушаю все, к чему прикасаюсь. Наилий должен проклинать день, когда столкнулся в коридоре закрытого военного центра с бледной дариссой по прозвищу Мотылек. Я сгорела в пламени и сама им стала.

«Свет мой, — пишет Создатель, — знаю, что не прочтешь и клянусь, больше не буду писать. Я скучаю. Сижу на кухне один и сам себе жарю яичницу. Со скорлупой, потому что криворукий, как раньше, а тебя нет.

Не позвонить в бездну, не написать письмо. Я столько тебе не сказал. Ударился в соревнование и забыл, как хорошо просто слышать твой голос, держать за руку, гладить по волосам. Свет мой. Не думал, что переживу тебя. Болит в груди сильно. Окажусь в бездне, найду всех Истинных и каждому морду в кровь разобью за тебя. Так бездарно потерять сильного мудреца.

Этот мир обречен. Обрушение случится если не в этом цикле, то при моей жизни. Друз станет императором и утопит планету в хаосе. Другого будущего нет. А я понял свое истинное предназначение — стать воротами в Небытие. Выйти за рамки Вселенной, создать свою собственную и устанавливать правила игры. Ты придешь уже в новый мир, а пока спи спокойно».

Кладу планшет на диван экраном вниз и долго смотрю, как на ядовитую змею. Попрощался Создатель со мной и заодно со всем миром. Не ошиблась я на счет амбиций Друза, но читать об этом неприятно. Хаос будет густо замешен на крови. Тех, кто захочет помешать, Агриппа уничтожит без жалости. Великая Идея превратилась в идею величия одного цзы’дарийца — Создателя. А без нее действительно только две дороги в хаос: диктатура или анархия. И мне не нравятся обе. Сделать ничего не могу — не знаю, что и как. Будущая тройка под маской Тиберия развалилась на части. Из своих проблем с Наилием выбраться не можем. Стоит поверить, что теперь все будет хорошо, и начинать приходится заново.

Поднимаю с дивана планшет и открываю анкету генерала пятой армии. На первый же вопрос он отвечает, как правитель, и с каждым следующим ответом пророчество о новом мудреце меркнет, пока я не дохожу до последних пунктов. На вопрос о пределе он пишет не о титуле императора или галактического наместника, а говорит о космосе. Весьма своеобразно, но однозначно описывает потенциальный барьер. Правильный результат, очень точный. Мудрец на тонкой грани переходного кризиса в самом начале своего пути. Хватит ли этого для доказательств? Нет. Два ответа, выбивающихся из общей картины, всегда можно назвать статистической погрешностью. До вечера сижу с анкетами из чистого упрямства, тасуя результаты и корректируя вопросы. Выдыхаюсь на двадцатой, замерзнув в неудобной позе. Затекшие ноги отходят покалыванием тысяч иголок, а в тишине равнины за порывами ветра появляется новый звук.

Бросаюсь к окну, уже зная, что там увижу. Единственный в секторе одноместный воздушный катер. Наилий подарил его мне, а сейчас сам за штурвалом. Садится прямо в ограде на газон и, открыв крышу, выбирается на корпус. Идет к двери, легко ступая по гравийной дорожке.

А я гадаю, кто ко мне прилетел? Надзиратель или палач?

Глава 19. Дождь на крыше

Наилий открывает дверь своим ключом. На фоне заходящего светила его силуэт абсолютно черный, будто вырезанная из бумаги фигурка для театра теней. Там, за его спиной, кукловодами притаились Истинные и дергают за рычаги. По запаху апельсина чувствую, что по-прежнему зол. Что сделал с Публием? Что сейчас со мной делать будет?

— Наилий…

— Ты ела сегодня? — он проходит мимо меня на кухню, снимая с плеча набитый до отказа вещмешок. Аккуратно ставит его на стул и осматривается: — Вижу, что нет. Почему?

В голосе шумами и помехами трещит ярость. Зубы генерал стискивает до скрежета и прячет руки в карманах, а я взгляд не могу оторвать от оружия на поясе.

— Не успела, — бесцветным тоном оправдываюсь, — работала, как ты приказал.