Игры мудрецов

— Сон приснился странный, — пожимаю плечами и сажусь на кровати.

За матовыми стеклами окон модуля еще темно, но рассвет близко. В тонкой рубашке на голое тело прохладно, и я собираю в кулак разрезанную на груди ткань. Когда Публий успел раздеться и лечь спать? Сколько смотрел на меня сонную с голой грудью, прикрепляя датчики? Поспешно сдергиваю их с кожи, а медик выключает монитор. Обнимаю себя, чтобы хоть как-то закрыться от взгляда мужчины. Врач, не первый раз меня обнаженную видит, но зеленая привязка еще вчера пульсировала и готова была толкнуть нас в объятия друг друга. Даже сейчас кажется, что Публий смотрит неправильно, не как хирург на пациента. С интересом.

— Что-нибудь чувствуешь? — спрашиваю и смущаюсь от второй резкой смены темы за утро. — Я хотела сказать…

— Я понял, — кивает капитан, — нет, ничего не чувствую. Вообще.

Мне бы расслабиться и обрадоваться, но я замечаю настороженный взгляд Публия. Он намеренно изучает мое тело от босых ступней и сжатых коленей до полупрозрачного лифа рубашки. Нервно закрываюсь простыней, натягивая ее до подбородка. Только ожившей зеленой привязки мне не хватало!

— Раз ты такой специалист в этом вопросе, — хмуро говорит Публий, — скажи, я теперь ко всем женщинам буду безразличен или только к тебе?

Не выдерживаю и фыркаю от смеха. Нервничает капитан, нужно успокоить. Закрываю глаза и пропускаю через себя облако привязок.

— С Дианой нормально все, а другие привязки давно потускнели. Старые, уже неактивные. Половина слабыми совсем были изначально.

Останавливаюсь, не договорив. Публий округляет глаза, уже не скрывая, что ничего не понимает. Редко кому-то рассказываю, как работаю, не интересно это.

— Хорошо все. Правда, — смущенно улыбаюсь и тереблю край простыни.

Скоро подъем, завтрак и команда свернуть полевой госпиталь, а я полуголая сижу в реанимации.

— Я тебе одежду принес, — спохватывается капитан, — новый комплект ночью не достать, так прачечная на что? Отстиралась рубашка, хоть и мятая теперь.

— Спасибо. Под комбинезоном не будет видно.

Публий берет с тумбы белый сверток и протягивает мне. Глупо надеяться, что вспомнил про белье, а спросить язык не повернется. Одеться бы уже хоть как-нибудь. Швы на правой руке, пальцы в фиксирующей перчатке едва шевелятся, одной левой управлять неудобно. Куда мне до нормативов военных на сбор после команды подъем?

— Давай помогу, — говорит военврач и тянет подол операционной рубашки вверх.

Отворачиваюсь, чтобы не так стесняться, когда остаюсь голой перед ним. Публий сам раздет, не спят военные в форме. Мог в исподнем лечь, но, наверное, из-за меня надел штаны. Трудно было мне не рассмотреть сильные руки, широкие плечи. Хоть и смущенно, но полюбоваться гладкой кожей без единого шрама, мужской грудью с рельефом мышц. А говорят, медикам не нужна физическая подготовка. Я таскала ящики, знаю. Тянусь за рубашкой и слышу шаги в переходном модуле. Мы с капитаном словно замерзаем, вслушиваясь в тишину. Кого демоны принесли так рано? Темный силуэт за пологом наклоняется и дергает застежку-молнию с тревожным «трааак».

Не входить! — приказывает Публий, но молния расходится неумолимо, открывая рукав черной формы и плечо с погонами.

Успеваю прижать к груди рубашку и почувствовать, как бешено колотится сердце. Никто другой не позволил бы себе проигнорировать приказ. Публий снимает с койки простынь и кидает мне, а сам вытягивается струной. Через порог реанимационного блока переступает генерал пятой армии.

Острый запах цитруса окрашивает помещение рыжими всполохами пламени и оседает горьким привкусом цедры на губах. Облизываю их и дрожащей рукой пытаюсь накрыться простынею. Она выскальзывает из пальцев и падает, открывая мою наготу. Румянца стыда на щеках быть не может, вся кровь ушла в сердце и его вот-вот разорвет от напряжения. Я бы спряталась под койку или забилась под приборную стойку, лишь бы не видеть льда в голубых глазах Наилия и слишком резкой складки на переносице.

— Ваше Превосходство, — тихо приветствует Публий.

Не дергается и не пытается одеться. Стоит, расправив плечи, и смотрит генералу в глаза. Знаю, что мы в реанимации, у моих ног операционная рубашка, на руке и теле белый пластырь, а две койки стоят далеко друг от друга. Знаю, что ничего не было и быть не могло, но Публий стоит не в медицинской форме, шапочке и маске на лице, а в домашних штанах. И хотя он трижды спокоен и хладнокровен, я стучу зубами и вот-вот упаду от слабости. Дурной сон. Сплетня злых языков. Любовница изменила генералу с его лучшим другом прямо в оперблоке полевого госпиталя.

Аромат апельсина обволакивает настолько густо, что от него щиплет глаза. Наилий смотрит в одну точку где-то между нами. Выражение лица застывает коркой льда, кулаков генерал не разжимает, не тянется к посоху или бластеру. Мгновения тают в вязкой тишине. Если не убил сразу, может быть, все обойдется?

— Капитан Назо, на пару слов.

Голос генерала напитан яростью, дрожь волной идет по телу. Сквозняк стелется по моим ногам первым предвестником бури.