Игра в молчанку

Не помню, говорила ли я тебе об этом или нет, но я поняла, что беременна, только когда подошла к концу восьмая неделя. Мне самой было уже под сорок, и мои «критические дни» давно перестали быть такими же удручающе регулярными, как в молодости. Да, я заметила, что стала быстрее уставать и к тому же пополнела, но меня это не насторожило. Разумеется, мне не нравилось мое раздавшееся лицо, не нравились внезапные головные боли и надоедливая ломота в пояснице, которая не проходила несмотря на все мази и притирания, но я списывала это на возраст. И даже когда одна из наших сестер-практиканток, которой я пожаловалась на боль, полушутя спросила, уж не беременна ли я, меня это только разозлило. Вот еще, подумала я, молоко на губах не обсохло, а уже ставит диагноз начальству!

Со времени визита Марты и Мэри прошло около трех лет. После их ухода я подвергла себя безжалостному, трезвому самоанализу, и понемногу у меня в голове начал складываться образ будущего – нашего с тобой будущего – в котором не было места для ребенка. С удивлением я обнаружила, что это будущее даже может быть счастливым! С заявлением в органы усыновления я решила повременить и отправила Мэри очень вежливый мейл, в котором просила пока не давать ему хода. Должно быть, они там уже привыкли, что потенциальные родители внезапно меняют свое решение. Никакого шума они, во всяком случае, поднимать не стали, да и приостановить заявление оказалось гораздо проще, чем изначально привести в движение бюрократическую машину органов усыновления. В ответном мейле Мэри даже прислала мне свой прямой номер, чтобы я могла позвонить ей, если мне захочется что-то обсудить или посоветоваться.

Вкратце говоря, впервые за все время, прошедшее с нашей свадьбы, ребенок не занимал в моих мыслях первого места. Наверное, именно поэтому я поначалу не придала значения словам стажерки и даже посмеялась над ними. И все же тень подозрения не покидала меня. Прошло еще четыре недели, «критические дни» никак не начинались, и вот настал день, когда по пути с работы я заглянула в аптеку Потребительского общества. Расплачиваясь на кассе и пряча в карман две упаковки тестов, я думала о том, что девушка-продавец несомненно решила, будто я покупаю их для дочери.

Из аптеки я вылетела еще до того, как она успела распечатать чек.

Едва войдя в дом, я бросилась в туалет и использовала один за другим оба теста. Выждала шестьдесят, сто двадцать, сто восемьдесят секунд. Даже двести, чтобы быть уверенной. Когда я, наконец, нашла в себе силы взглянуть на тесты, я увидела в окошках каждой из пластиковых колбочек по две голубых линии. Столько лет я грезила о них и вот – вижу их наяву.

Мешкать я не стала, хотя могла бы смотреть на них вечно. Завернув каждый тест в несколько слоев туалетной бумаги (на это ушел почти весь рулон), я сунула их в мусорный пакет и завязала тесьму тугим узлом. Я не поленилась даже пройти полквартала, чтобы выбросить пакет в контейнер. К тому моменту, когда вечером ты вернулся домой, я уже пришла в себя настолько, что могла вести себя так, будто ничего не случилось.

Я не собиралась ничего тебе говорить, покуда не приведу в порядок собственные мысли. Проблема была в том, что я просто не могла мыслить здраво с тех самых пор, как увидела две синих полоски в окошке теста. Они так и стояли у меня перед глазами, и мысли мои неслись беспорядочным галопом. Об этом я мечтала много лет, моя мечта сбылась… так почему бы мне не рассказать тебе все? Что тут такого особенного?

Многое, Фрэнк. Многое… Во-первых, мой возраст. Я, конечно, видела своих ровесниц, которые приходили на осмотр в наше пренатальное отделение, но у большинства из них уже было по несколько детей. И даже если не было, разве прошли они через то же, что и я? Пятнадцать лет напрасных попыток и тщетных надежд, пятнадцать лет изматывающих неудач и разочарований. Кроме того, раз я не смогла выносить ребенка в двадцать шесть, когда я была здорова и полна сил, на что я могла рассчитывать теперь? Я боялась, Фрэнк, очень боялась. Да, это была наша с тобой общая проблема, но я почему-то чувствовала себя очень одиноко.

Беременность… Я осталась с ней один на один несмотря на то, что ты, конечно, поддержал бы меня, если бы знал.

Если бы знал…

Той ночью, пока ты храпел рядом со мной, я пыталась взглянуть на тебя новыми глазами. Я смотрела на ортопедическую подушку, которую нам пришлось купить после того, как у тебя выскочил позвоночный диск. Помнишь, как мы с тобой потешались над этим случаем? После того как тебе сделали рентген, я целую неделю дразнила тебя «дедушкой Фрэнком», будучи уверена, что никто и никогда не будет тебя так называть – только не после полутора десятилетий безуспешных попыток обзавестись сыном или дочерью. Я смотрела на твои руки, на кожу между пальцами, которая шелушилась и трескалась от стирки и мытья посуды; много лет подряд ты честно трудился, стараясь мне помочь и хотя бы частично избавить меня от утомительной домашней работы, и вот теперь я собиралась взвалить на тебя еще большее бремя.