Йерве из Асседо

“Комильфо была юной барышней блестящего ума и способностей, умеющей подмечать мельчайшие детали. Мыслила она потрясающе и невероятно быстро соображала благодаря богатейшему воображению и зоркому взгляду. Ее личность была столь необычной, экстраординарной и многогранной, что иногда я сама затруднялась ее понять. Бездонная такая личность, что сколько ни копай, до дна все равно не докопаешься. У меня никогда не было пациентки интереснее, чем Комильфо, и сводить все ее внутреннее богатство и восхитительные странности к диагнозу “шизоидные линии” просто святотатство. Я сгораю от желания рассказать о ней всем моим коллегам и моему наставнику, который является самым талантливым психологом из всех психологов, опытным и прожженным, и все равно он открыл бы рот от удивления, услышав о Комильфо. Я люблю Комильфо”.

И мне моментально стало стыдно. Вполне вероятно, что я покраснела.

Маша пристально на меня глядела. Долго, напряженно, так, будто ей тоже хотелось прочесть мои мысли. Иногда и усилия достаточно, факта попытки.

– Как вы думаете, – решила я сменить тему, – что правильнее: выйти замуж за нелюбимого человека, чтобы сохранить честь, или поступиться честью ради того, чтобы стать женой любимого? В каком из этих случаев человек совершает предательство?

– У тебя в последнее время накопилось много вопросов ко мне, – сказала Маша.

Ну да, а что, нельзя?

– Что именно ты имеешь в виду? – спросила Маша. – Можешь привести пример?

– Это ситуация, которую я описываю своей книге, и хочу знать ваше мнение.

– А у тебя какое мнение?

– Не знаю, поэтому у вас спрашиваю.

Маша слишком часто не находила ответов на мои вопросы. Может, это специально так психологически задумано. Она сказала:

– Некоторые вопросы существуют для того, чтобы быть заданными. Ответы не так важны. Но интересно, почему ты задумалась о чести и о предательстве.

– Э-э… ну… смотрите…

Маша посмотрела. Я решилась и скоровогоркой отчеканила:

– Я поцеловалась с другим мальчиком, который не Натан Давидович.

И сжалась, как от удара, ожидая упрека в безнравственности. Я не могла понять, что выражал Машин взгляд.

– Это ужасно, да? Это ужас что такое, просто кошмар. Я изменщица, предательница и страшный человек, правда? Как я могла? Что я наделала? Почему вы молчите? Скажите хоть что-нибудь.

– Похоже, тебе хочется, чтобы я погрозила тебе пальцем и поставила двойку, – сказала Маша.

– А вам не хочется так поступить? – спросила я, не будучи уверенной, чего мне хотелось больше: чтобы Маша меня отругала или чтобы выписала мне психологическую индульгенцию.

Но Маша не сделала ни того, ни этого.

– Наверное, так проще – найти кого-нибудь, кто тебя накажет. При таком раскладе ты избавляешься от необходимости самостоятельно решать, правильно ли ты поступила.

Мне стало грустно. А ведь полминуты назад было страшно. К тому же все это я уже когда-то слышала от Тенгиза. Они что, сговорились?

– Что говорит твоя совесть? – спросила Маша.

– Она говорит: “Комильфо дура и идиотка. Не ценит того, что ей дано. Вечно куда-то сбегает, а от добра добра не ищут. Возьми себя в руки, как тебе не стыдно! От себя не убежишь”.

– Какая у тебя жестокая совесть, – с сочувствием покачала головой Маша. – Кто это тебе сказал, что от себя не убежишь?

– Мама, – ответила я не задумываясь, потому что это было правдой. Я даже помнила, когда именно она мне это впервые сказала.

– С мамой не спорят, – сказала Маша. – Да?

– Нет, спорят, – возразила я. – Но Тенгиз тоже так говорит.

– С Тенгизом тем более не спорят. – Тут психолог Маша не сдержала вздох. – Видишь ли, я думаю иначе. Нет ничего плохого в бегах. Иногда нам необходимо куда-то сбегать, чтобы не было слишком больно. Нет ничего героического в страданиях. Ты понимаешь, почему сбежала от Натана?

– Нет, – ответила я, не подумав.

– Давай подумаем, – предложила Маша.

– Давайте.

Мы подумали.

Я ни к чему не пришла, а Маша – пришла.

– Я предполагаю, что ты чего-то испугалась. Как правило, мы сбегаем, когда нам страшно.

У Маши был странный метод формулировок: когда она хотела донести до меня некую мысль лично обо мне, она использовала слово “мы”. Как будто она тоже сбегала, когда боялась. Как будто она хотела сказать, что между нами больше общего, чем различного. Честно говоря, такой способ был действенным – когда она так поступала, мне слышалось: “Комильфо была нормальным человеком”.

– Чего ты испугалась?

– Мне показалось, что Натан за моей спиной изменяет мне с Аленой.

– Я уже это когда-то слышала, – сказала Маша.

Серьезно? Когда?

– Сейчас вспомню… Ты в точности такую же историю мне рассказала при первом нашем знакомстве, на собеседовании в Одессе. Тебе показалось, что твой друг… кажется, Митя, и Алена влюбились друг в друга.

“Психолог Маша обладала исключительной, удивительной и потрясающей памятью”.

А покуда всепомнящая психолог Маша пристально на меня глядела, параллель сама собой выстроилась в моем сознании:

“Комильфо решила удрать в Израиль в тот самый день, когда она встретила на Сабанеевом мосту Алену, Митю и Митиного бульдога. Но Алена все равно за ней последовала в Израиль. От себя не убежишь”.