Йерве из Асседо

Я остановилась и обернулась. Дальше бежать было бесполезно: от Тенгиза я никогда не могла убежать, хоть он свой шаг не ускорял. Да и давно уже не хотела, собственно говоря.

– Ты чего? – Он оглянулся, заметил полоску света в проеме двери отдаленного кабинета. Понял. – Ясно, – сказал.

– Я не…

– Ты да, – сказал Тенгиз, приближаясь. – Очень даже да.

– Прости меня, пожалуйста, – заныла я в отчаянии. – Пожалуйста, пожалуйста! Пожалуйста, не увольняйся! Ну пожалуйста, я не смогу без тебя тут жить!

– И давно ты за нами следишь?

– Я не слежу, я…

– Ты случайно пробегала по лесу и увидела разбойничий огонек, так?

– Да… Нет… – сжалась я, ожидая, что сейчас мне влетит по полной программе.

Да, я, честно говоря, надеялась, что мне влетит. Очень надеялась. Только мне суждено было разочароваться.

– Елки-палки, – сказал Тенгиз, – что же такое творится в этой Деревне? Знаешь, Комильфо, иногда мне кажется, что мне все это снится. Нормальные люди так не действуют. Нормальные люди не выясняют отношения на публике. Нормальные люди все делают по порядку, проживают жизнь как положено, не становятся поперек дороги другим. Нормальные люди воспитывают собственных детей, а не чужих.

– Ты нормальный! – выпалила я громко и уверенно. – Ты самый нормальный мадрих на свете. Ну и что, что ты немножко ненормальный. Я тебя люблю.

Впервые в жизни я произнесла эту фразу на русском языке. И она вылетела из меня без грамма усилий, сама собой, как будто была самой обычной фразой на свете, самой обыденной и повседневной, как “доброе утро” и “ма нишма?”. И никакого намерения в ней не было. Только мне самой от нее стало тепло, как будто она зажгла во мне камин.

Тенгиз щелкнул зажигалкой, и пламя высветило нижнюю часть его лица, похожую на улыбку.

– Ты уже все уроки сделала? – спросил он.

– Все, честное слово.

– Поужинала?

– Поужинала.

– Коридор и Клуб убрала? Ты сегодня дежурная.

– Все я убрала сто лет назад.

– Тогда посиди со мной.

И сел на землю, прямо на влажную траву. Снял куртку и постелил рядом с собой. Похлопал по подкладке.

Я тоже села.

Он задрал голову и посмотрел на небо. Я тоже задрала. Рваные облака неслись в вышине как угорелые, то скрывая, то обнажая бледные звезды.

Тенгиз пускал кольца табачного дыма вверх, и дым был похож на эти облака, растворялся в мерзлом воздухе и исчезал.

– Тебе не холодно? – спросила я, когда он докурил.

Он пожал плечами.

– Она в тебя по уши влюблена.

– Милена?

Я кивнула.

– Это не имеет никакого значения, – сказал он. – Это неправильно, и все тут.

– Что неправильно?

Он почесал затылок.

– Ты же все слышала.

– Слышала.

– Наша Маша часто права.

Я была с этим совершенно не согласна. Прелесть Маши была в том, что она очень часто ошибалась. К тому же, не менее редко, самой себе противоречила. Это делало ее похожей на меня. Тем не менее я спросила:

– В чем она права?

– В том, что люди склонны попадать в плен собственных иллюзий. Очень заманчиво воображать себя матерью большого семейства. А матери нужен отец. Каждому человеку нужен партнер. Такой, который будет тебя понимать, говорить с тобой на одном языке, разделять те же заботы и проблемы. А когда такое происходит, кажется, будто это и есть любовь.

Разве Маша такое говорила?

– А отцу? – спросила я.

– Что?

– Отцу не нужен партнер в виде матери?

– Конечно нужен. Ло тов эёт а-адам левадо. Не хорошо быть человеку одному. Но я не ищу… Слушай, Зоя, не тяни меня за язык. Он у меня всегда развязывается в твоем обществе. Это не комильфо.

– Это никакая не иллюзия, – сказала я. – Это реальность. Если человек тебя понимает, как родной, зачем от такого отказываться?

Вообще-то я имела в виду Милену. Но слишком поздно спохватилась, так что я не знаю, как понял меня Тенгиз.

– Слабый я человек, – сказал он, – и бесчестный мужчина. Настоящий мужчина никогда бы не позволил женщине жертвовать собой ради него.

– Ты так говоришь, потому что ты грузин, – сказала я, и больше никаких границ между мной и моим мадрихом, казалось, не осталось. – У вас какие-то древние понятия о чести и о мужчинах. И о женщинах тоже. Милена просто тебя опередила. Что же тебе, по-твоему, теперь делать? Писать этой комиссии, чтобы и тебя уволили? Кому будет хорошо, если вы оба нас бросите?

– Я так говорю, – возразил Тенгиз, – потому что некуда мне идти. Не буду я никому писать. На самом-то деле Милена очень хорошо меня знает. На самом-то деле она меня спасла.

Я могла бы страшно обрадоваться таким словам, но этого не произошло, потому что они прозвучали обреченно. Мне стало невыносимо грустно. Настолько, что я вздохнула глубоко, чтобы не задохнуться от тоски, и закашлялась от дыма очередной зажженной сигареты.

– Как это некуда? Почему некуда? На мадрихов всегда большой спрос. Тем более на таких, как ты.

– Да-а-а, – мечтательно протянул он. – Вот как раз из Кадури на далеком севере двое сразу уволились. Не выдержали. Их начальница в отчаянии.

– Ты за нас не бойся, – в порыве альтруизма сказала я. – Если хочешь, переходи в Кадури на далекий север, мы справимся, честное слово.

Раздалось нечто, отдаленно похожее на смешок.