Йерве из Асседо

– Лучше бы мы обсуждали пуримский карнавал, – печально заметила Фридочка. – Ничего не готово, а на носу еще и покупка билетов на лето, и сажание деревьев на Ту Бишват, будь они неладны, и пасхальный седер, и конец семестра с табелями. От этих ковыряний в себе я устаю больше, чем от двойной смены. Мы зря тратим время.

– Твое негодование абсолютно понятно, – спокойно обратился Виталий к Тенгизу, опять проигнорировав Фридочку, – но, как представитель дирекции программы, я отвечу: здесь, в Деревне, произошла серьезная неполадка: пропал ученик. Вы же сами вызвали полицию и затрезвонили во все колокола. Наилучшее, что Милена может для вас всех сделать, это взять ответственность на себя. Ты поступаешь благородно, и я восхищен твоим поступком и его высокой ценой. Двое членов педагогической команды, во время рабочей смены…

– Прекрати немедленно! – вдруг взорвался кто-то очень несдержанный, и я с изумлением поняла, что этим кем-то была психолог Маша. – Что за бесчеловечность с твоей стороны! Никто ни в чем не виноват, все мы люди.

– Я никого не обвиняю, – невозмутимо сказал Виталий. – Я констатирую щекотливость ситуации.

– Обвиняешь еще как! Нигде не написано, что отношения между членами педагогической команды запрещены. Вот, например, в школе в Ашкелоне…

– Ты же психолог, Маша, – прервал ее Виталий. – Где твоя хваленая этика?

– Не надо попрекать меня психологией, – огрызнулась Маша. – Я не только психолог, я, между прочим, еще и живой человек, хоть вы все постоянно об этом забываете. И когда творится несправедливость, мне трудно молчать. Объясните и мне, пожалуйста, почему Милену увольняют? В чем она провинилась?

– Меня никто не увольняет, – робко возразила Милена. – Ты искажаешь факты, Маша. Это мое решение.

– Какой бред! – вскричала Маша, больше вообще на себя не похожая. – Не я искажаю факты, а у вас у всех искаженное восприятие реальности! Тебя Фридман заставил пойти на такой шаг? У вас, Семен Соломонович, со всем уважением, особенный пиетет к Тенгизу, и вы необъективны. Ему бы вы уволиться ни за что не позволили. Это какая-то системная манипуляция. Из тебя, Милена, сделали козла отпущения.

– Маша, ты забываешься, – в очередной раз попытался образумить ее Виталий, – и переходишь на личности.

– Это вы все забываетесь, – не унималась Маша, – а мы и есть личности, а не шестеренки в механизме, которые можно заменять при неполадках. Я думала, мы уехали из Союза, в том числе чтобы избавиться от дебильной привычки искать крайнего и вывешивать его фотографию на доске непочета в назидание коллективу. Можно подумать, что Милена комсомолка, которую командир отряда застукал на Привозе спекулирующей жвачками. Какое-то “Доживем до понедельника”, честное слово.

“Привоз” так неожиданно упал на мой слух, что я осознала: в прошлой жизни, на собеседовании, психолог Маша так мне и не ответила на вопрос, одесситка ли она, а потом я больше никогда не спрашивала. Неужели она в самом деле не случайно оказалась на экзамене именно в Одессе, а не, скажем, в Чебоксарах? Я вдруг поняла, как по ней соскучилась, и поняла, что соскучилась по человеку, которого совсем не знаю. А еще до меня дошло, что испытываю невероятное облегчение, у меня даже коленки стали ватными от спавшего напряжения: терять Милену, конечно, очень жаль, но действительно, это наименьшее из зол. Раз Тенгиз остается, можно спокойно жить дальше.

– Мария Леонидовна, – произнес Фридман с присущей ему мягкой авторитарностью, – пропажа ученика – серьезнейшее дело. Расследовательская комиссия педагогической инспектуры не может сквозь пальцы глядеть на такое происшествие. Все мы посетили дисциплинарное слушание…

– Все вы посетили дисциплинарное слушание, но уволили вы Милену.

– Следует отметить, что мы никого не увольняли. Прежде чем мы получили рекомендации инспекторской комиссии, выяснилось, что на слушании Милена Владимировна самовольно предложила подать заявление об отставке. Вероятно, такое решение удовлетворило инспекторов, поскольку в отчете комиссии было сказано, что дисциплинарную акцию Деревня Сионистских Пионеров провела успешно, и более никаких требований к нам не предъявляется, кроме подачи на рассмотрение итогового документа о выводах и заключениях в отношении данного события.

У меня уши завяли от такого официоза и формалистики и еще от того, сколько людей было вовлечено в дело одного несчастного Арта, сколько карьер от него зависело и сколько отношений пошатнулось, потому что ему взбрело в голову наклюкаться в курятнике. Ученики и педагоги программы “НОА” были повязаны прочнейшими узами, и, как в самом начале, не ясно было, кто вершит чьи судьбы: взрослые – детей или дети – взрослых. Выходило, что наша разрушительная сила не мерещилась мне, когда я скрывала от Тенгиза похождения Аннабеллы в туалете, а была вполне реальной. Арт обещал, что нам мало не покажется, – впервые в жизни он выполнил свое обещание, возможно сам о том не подозревая.