Читаем Идеал воспитания дворянства в Европе, XVII–XIX века полностью

Оправдать посещение столь опасного места можно лишь, во-первых, указав, что герой повествования не поддался на его соблазны и не забыл о поставленных им перед собой целях, и использовать его как возможность подчеркнуть успехи героя в рыцарских искусствах[1074]:

[…] он продолжил, не поддаваясь на соблазны тщеславия и разврата, посвящать себя разумным и полезным занятиям; и он возобновил, помимо изучения языка, свои рыцарские упражнения, чтобы добиться в них большего совершенства, в них он отличился настолько, что заслужил особую похвалу от своих учителей перед лицом всех прочих, которым он был представлен как образец для подражания[1075].

Во-вторых, опыт «версальского вертепа» оправдывается указанием на ту пользу, которую граф извлек в смысле усвоения навыков придворного из пребывания при французском дворе, где он заслужил внимание и уважение со стороны знатных вельмож и даже самого короля:

Благодаря своему честному обхождению и усердным поступкам при дворе […] он произвел благоприятное впечатление своими манерами, заслужив любовь со стороны людей как высокого, так и низкого звания и добившись весьма выгодного впечатления в сравнении со многими другими. Даже Великий Король, в то время царствовавший […], не мог не отметить его умения держать себя, настолько, что он нашел его манеры приятными и в своих речах выразил заметную благосклонность к нему[1076].

Тем самым Яблонский признает также первенствующее положение французского двора как законодателя хорошего вкуса и светского обхождения, которые дворянин обязан усвоить, несмотря даже на некоторое сожаление о том, что граф должен был искать расположения того самого короля, который вскоре после того принес войну в германские земли. Несмотря на свое отвращение к королю и недоверие к французскому двору, проповедник напоминает в своем панегирике о ритуале взаимного признания, которым по сути и являлось представление иноземных аристократов королю Франции: этот этап образовательной траектории, хорошо освещенный в научной литературе, подводил ее итог и венчал ее[1077]. Социализация в самом изощренном и престижном аристократическом сообществе Европы того времени составляла необходимую часть идеального воспитания молодого дворянина.

<p>Контрпримеры, исключения, компромиссы</p>

Этот последний эпизод в рассматриваемом панегирике представляет нам другой способ выражения образовательного идеала, так сказать демонстрацию от противного. Действительно, в некоторых случаях биограф не может скрыть своего сожаления по поводу того или иного поворота сюжета и затем пытается объяснить или оправдать его. Подобные примеры мы встречаем даже в описании такого, казалось бы, безупречного образовательного путешествия, какое совершил Денхофф. В частности, и биографу, и его герою остается только сожалеть, что он пропустил традиционное посещение Италии:

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология