Читаем Идеал воспитания дворянства в Европе, XVII–XIX века полностью

Хотя нам и не дано решать, когда и от каких родителей нам быть рожденными, и хотя высокое рождение достается нам как случайный шанс или, скорее, как дар со стороны Божественного Провидения, именно от нас зависит, используем ли мы эти преимущества мудро и обратим ли мы на пользу себе все те милости, которые Провидение нам расточает.

И именно так поступил покойный господин граф[1055].

Последующий текст проповедника отражает идеальную картину образования высокородного дворянина. При этом Яблонский раз за разом подчеркивает образцовое поведение покойного и с самого начала дает понять, что идеальное воспитание требует, в известном смысле, и идеального ученика:

Господь щедро одарил его, включая наследственную склонность к благочестию и всему благому, но также и не меньшую живость и исключительную способность к усвоению наук, приличествующих его положению.

Столь щедрые дары не пропали втуне благодаря похвальным усилиям его родителей, их высокографских сиятельств, приставивших к нему усердных наставников, так что, ко всеобщей радости и полному удовольствию, он удовлетворил все их чаяния своими ежедневными успехами в усвоении как пристойных его положению манер, так и приличных его возрасту познаний[1056].

Здесь и далее по тексту биограф упоминает как само собой разумеющиеся несколько элементов образования: роль родителей и гувернеров, а затем частного наставника (имя которого не называется); обучение в компании своих братьев дома, а затем в Польше; вероятную учебу в коллегиуме или дворянской академии в Польше; затем выбор Лейденского университета и предметов, обычно изучаемых дворянами. Все эти этапы, очевидно, подразумевались как необходимые части дворянского образования, и разъяснять их аудитории сколько-нибудь подробно не было нужды:

Итак, когда он выучил достаточно хорошо французский язык, в котором упражнялся ежедневно с самого детства, и получил также в латыни основания, достаточные для того, чтобы практиковаться в ней с большой легкостью, [его родители] сподвиглись передать его в 1679 году [т. е. в возрасте 14 лет] вместе с господами двумя его младшими братьями под наблюдение искусного наставника; итак, он был отправлен сперва в Торн [Торунь], а два года спустя в Позен [Познань] с тем намерением, чтобы он выучил, среди прочего, и польский язык, который мог ему очень пригодиться впоследствии, учитывая наличие у него высокопоставленных родственников в Польше и связанные с этим возможности установить с ними отношения[1057].

Таким образом, биограф настаивает на важности владения иностранными языками, проливая свет на их иерархию и оптимальную последовательность лингвистических штудий в среде прусского дворянства. Сперва французский, изучаемый с самого детства, поскольку он превращается к этому времени в международный язык общения европейской аристократии; затем латынь, необходимая для обучения в коллегиуме и в университете и придающая также некоторый налет гуманитарной образованности, являющейся отличительным признаком элит в целом. Существенно, что, подводя итог первого этапа обучения, Яблонский подчеркивает именно языковые способности и социальные навыки:

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология