Хотя нам и не дано решать, когда и от каких родителей нам быть рожденными, и хотя высокое рождение достается нам как случайный шанс или, скорее, как дар со стороны Божественного Провидения, именно от нас зависит, используем ли мы эти преимущества мудро и обратим ли мы на пользу себе все те милости, которые Провидение нам расточает.
И именно так поступил покойный господин граф[1055].
Последующий текст проповедника отражает идеальную картину образования высокородного дворянина. При этом Яблонский раз за разом подчеркивает образцовое поведение покойного и с самого начала дает понять, что идеальное воспитание требует, в известном смысле, и идеального ученика:
Господь щедро одарил его, включая наследственную склонность к благочестию и всему благому, но также и не меньшую живость и исключительную способность к усвоению наук, приличествующих его положению.
Столь щедрые дары не пропали втуне благодаря похвальным усилиям его родителей, их высокографских сиятельств, приставивших к нему усердных наставников, так что, ко всеобщей радости и полному удовольствию, он удовлетворил все их чаяния своими ежедневными успехами в усвоении как пристойных его положению манер, так и приличных его возрасту познаний[1056].
Здесь и далее по тексту биограф упоминает как само собой разумеющиеся несколько элементов образования: роль родителей и гувернеров, а затем частного наставника (имя которого не называется); обучение в компании своих братьев дома, а затем в Польше; вероятную учебу в коллегиуме или дворянской академии в Польше; затем выбор Лейденского университета и предметов, обычно изучаемых дворянами. Все эти этапы, очевидно, подразумевались как необходимые части дворянского образования, и разъяснять их аудитории сколько-нибудь подробно не было нужды:
Итак, когда он выучил достаточно хорошо французский язык, в котором упражнялся ежедневно с самого детства, и получил также в латыни основания, достаточные для того, чтобы практиковаться в ней с большой легкостью, [его родители] сподвиглись передать его в 1679 году [т. е. в возрасте 14 лет] вместе с господами двумя его младшими братьями под наблюдение искусного наставника; итак, он был отправлен сперва в Торн [Торунь], а два года спустя в Позен [Познань] с тем намерением, чтобы он выучил, среди прочего, и польский язык, который мог ему очень пригодиться впоследствии, учитывая наличие у него высокопоставленных родственников в Польше и связанные с этим возможности установить с ними отношения[1057].
Таким образом, биограф настаивает на важности владения иностранными языками, проливая свет на их иерархию и оптимальную последовательность лингвистических штудий в среде прусского дворянства. Сперва французский, изучаемый с самого детства, поскольку он превращается к этому времени в международный язык общения европейской аристократии; затем латынь, необходимая для обучения в коллегиуме и в университете и придающая также некоторый налет гуманитарной образованности, являющейся отличительным признаком элит в целом. Существенно, что, подводя итог первого этапа обучения, Яблонский подчеркивает именно языковые способности и социальные навыки: