Язык в языке. Художественный дискурс и основания лингвоэстетики

Практически все теории искусства, сформировавшиеся за последние несколько веков, утверждают эстетический объект как особым образом изолированную, сосредоточенную на самой себе художественную форму: от философской концепции искусства И. Канта до формальных концепций в искусствоведении ХХ века. Как мы показали в предыдущем параграфе, теория языка и коммуникации подошла к аналогичным выводам относительно природы художественной коммуникации. Якобсоновская модель «сообщения ради него самого» высветила художественное сообщение (и порождаемый вместе с ним художественный дискурс) в его авторефлексивном аспекте. В чем конкретно состоит эта рефлексивность? Чем она отличается от рефлексивности в языке вообще (как предмете «наивной лингвистики»)? Исследование этих вопросов, с одной стороны, позволит выявить наиболее специфическую черту художественного дискурса в ряду прочих дискурсов, а с другой – приблизит нас к более пристальному рассмотрению тех видов художественного дискурса, в которых авторефлексивность становится главным механизмом формотворчества и смыслопорождения.

Авторефлексивность в языке

Этимологическое значение термина «рефлексия» (от лат. reflexio) – двойная сложенность, оборачивание назад, отраженность в чем-то самого себя. Главным образом этот термин относится к гуманитарным областям деятельности, включающим в себя мышление как рефлексивную активность. Однако в последние десятилетия идея рефлексивности получила хождение и в науках о природе.

В 1970‐е годы в лоне эволюционной биологии, у чилийских ученых У. Матураны и Ф. Варелы, в книге «Аутопоэтические системы» (1975) возник термин «аутопоэзис». Понятие аутопоэзиса (от греч. auto – «само-» и poiesis – «созидание, деятельность») выражает свойство живых систем самообновляться при функционировании, а также процесс такого самообновления. Сами авторы теории аутопоэзиса так объясняют выбор ими этого нового на тот момент для науки термина:

Нам не нравилось выражение «циклическая организация», и мы хотели найти слово, которое само передавало бы центральную черту организации живого – его автономию. Poiesis означает creation или production. Мы поняли силу слова poiesis и изобрели слово, в котором нуждались: autopoiesis [цит. по Князева, Курдюмов 2002: 216–217].

Таким образом, ученым понадобилось подчеркнуть именно творческий, творительный характер описываемого явления, в противовес обычным репродуктивным, «миметическим» представлениям, царившим в биологии и вообще в естественной науке на протяжении долгого времени. В природе тоже имеет место творчество – хотят сказать эти ученые-естественники, и оно, вероятно, как-то напоминает творчество в человеческой культуре. И там, и тут – самосозидание, самодеятельность (так можно было бы перевести «аутопоэзис» на русский язык).

Это терминотворчество с использованием греческого корнеслова перекликается с лингвистическими штудиями В. фон Гумбольдта, который ввел в языкознание термин energeia («деятельность») для обозначения динамического, творческого характера языка – в пару термину ergon («продукт деятельности»). Очевидно, что и немецкий филолог, и чилийские биологи пытались нащупать этим новые, динамические представления о творчестве. Есть еще одна – более сущностная – параллель с Гумбольдтом. Концепция аутопоэзиса сразу после возникновения вышла за границы молекулярной биологии, став своего рода междисциплинарным образованием. В частности, сами авторы теории описали ее действие в языкознании. Одна из глав их книги носит название «Поле лингвистики и человеческое сознание». В ней они пишут, что отличительной особенностью человека является то, что в своей деятельности он порождает новый круг явлений, а именно область языка. Сама по себе эта мысль далеко не нова. Новым оказывается следствие, которое выводится авторами из этого тезиса. Человеческий язык обладает многообразием размерностей, причем эти размерности рефлексивны, то есть связаны не столько с сознанием, сколько с самосознанием индивидуума.

Ключевая особенность заключается в том, что язык позволяет тем, кто в нем оперирует, описывать самих себя и свои обстоятельства через лингвистические различения лингвистических различий [Матурана, Варела 2001: 186].