Читаем Язык и идеологическая борьба полностью

Тенденциозность в подборе слов, в их трактовке наблюдается и в некоторых наших журналах, которые ввели рубрики, уголки под названием «Культура языка» и которые требуют более пристального внимания научного и идеологического характера. Например, журнал «Україна» в № 22 за 1972 г. проводил лингвистическую игру-конкурс, состоявшую в том, чтобы к заданным словам подобрать синонимы; при этом за каждый синоним, не зафиксированный в языковедческой литературе (!), полагалось большее количество очков. И вот синонимами заданного слова «товариш» оказались: одновір, повірник, компаніст, кумпан, супряга, поплічник и даже добродій; синонимами слова «червоний» – шарлатний, шарлатовий, чермний. И еще пример: «В тебе плаття червоне, ніби зарізане».

Известно, что слово добродій хоть и встречается в старой литературе, но в современном украинском литературном языке, после известных социальных событий в истории украинского народа, приобрело негативный оттенок: оно служит обращением в националистических кругах за рубежом. В нашем литературном языке оно употребляется в подчеркнуто ироническом плане, как говорил М.Ф. Рыльский, остро презрительном[46] или при изображении персонажей прошлого. И напрасны здесь ссылки на фамилии людей, приславших этот «синоним» в редакцию, – его тенденциозность ясна. Сравнение, данное к платью, вызывает только удивление.

Подобные же замечания можно сделать и по адресу журнала «Соціалістична культура»[47], который без оговорок и проверки рекомендует, например, к употреблению только термины (в области сельского хозяйства), образованные с помощью суффиксов -ник, -ар, -яр. Эти термины во многих случаях являются безусловно правильными, общеупотребительными (тваринник, пасічник, городник и др.), однако общеупотребительными в украинском языке являются и термины с компонентом -вод: кукурудзовод, буряковод, полевод (кстати, слово рільник, как известно, не равнозначно последнему слову, так как касается только конкретной области полеводства – именно хлебопашества).

По страницам перевода с немецкого книги Карла Брукнера «Золотий фараон» (К., «Молодь», 1973, переводчик Е. Гловацкая) гуляют такие обороты, как

· «ледве здобувшись на слово» вместо ледве промовивши слово,

· «не міг здобутися на слово» вместо не міг вимовити (сказати) слова,

· «через силу перемігшись» вместо опанувавши себе или взявши себе в руки (стр. 150),

· «вчені мужі чудувалися, як діти» вместо простого дивувалися (стр. 75),

· «пойнятий відчаєм» вместо пройнятий відчаєм, у відчаї или охоплений відчаєм (стр. 77);

· тут часто повторяются долішній и горішній («долішня частина муру», «горішній куток коридора»), хоть привычнее было бы сказать нижній и верхній (стр. 151).

Журнал «Дніпро» в № 4 за 1973 г. считает возможным рекомендовать читателям в очерке «Капри – Ленину» Б. Стрельченко такие слова и выражения, как:

· довкруж,

· другодні,

· «дибав тлустий чернець»,

· «він чипів біля пасажирів»,

· «бганка рельєфу»,

· невзабарі (стр. 2 – 6).

Некоторые издательства мирятся с переводами, которые огрубляют, архаизируют лексику, синтаксические обороты художественного произведения или в которых употребляются вообще не свойственные украинскому языку сочетания слов. Например, в языке перевода с итальянского произведения Марчелло Вентури «Білий прапор над Кефалонією» (К., «Радянський письменник», 1972, переводчик А. Перепадя) встречаются:

· «дощ лив як із цебра» (стр. 307),

· «вийшла дівчина з глеком на воду» (стр. 304),

· тепло «вдарило мені до голови» (стр. 218),

· «дивлячись на циферблат дзигарів» (стр. 97),

· «обличчя в рамцях люстра» (стр. 20),

· «з розкішницьким усміхом на вустах» (стр. 196),

· «підполковник знов поставився перед генералом» (стр. 97),

· «оглянула мене довгим поглядом… від уболочених глеєм черевиків до чуба» (стр. 60).

В переводе произведения Ш. Бронте «Джен Ейр» (К., «Дніпро», 1971, перевод с английского П. Соколовского) читаем:

· «мене тягло до …зірок, що йшли йому [месяцу на небе] у тропі» (стр. 129),

· «якогось пообіддя я таки дістала дозвіл» (стр. 405),

· «я чапіла над німецькою мовою» (стр. 404).

А вот отдельные выражения из перевода произведения А. Бесси «Символ» (К., «Дніпро», 1972, перевод с английского В. Митрофанова):

· «оця дуркувата недоріка» (стр. 9),

· «з виробень Голлівуду» (стр. 179),

· «ви запосіли велику касову зірку» (стр. 167).

В переводе со шведского книги А. Линдгрен «Нові пригоди Карлсона, що живе на даху» (К., «Веселка», 1971, переводчик О. Сенюк) встречаем:

· «Тієї миті в сінях задзвонив телефон» (стр. 57),

· «Лист був від дядька Юліуса, що взагалі не мав жодної чубини» (стр. 19).

Перейти на страницу:

Похожие книги

Агония и возрождение романтизма
Агония и возрождение романтизма

Романтизм в русской литературе, вопреки тезисам школьной программы, – явление, которое вовсе не исчерпывается художественными опытами начала XIX века. Михаил Вайскопф – израильский славист и автор исследования «Влюбленный демиург», послужившего итоговым стимулом для этой книги, – видит в романтике непреходящую основу русской культуры, ее гибельный и вместе с тем живительный метафизический опыт. Его новая книга охватывает столетний период с конца романтического золотого века в 1840-х до 1940-х годов, когда катастрофы XX века оборвали жизни и литературные судьбы последних русских романтиков в широком диапазоне от Булгакова до Мандельштама. Первая часть работы сфокусирована на анализе литературной ситуации первой половины XIX столетия, вторая посвящена творчеству Афанасия Фета, третья изучает различные модификации романтизма в предсоветские и советские годы, а четвертая предлагает по-новому посмотреть на довоенное творчество Владимира Набокова. Приложением к книге служит «Пропащая грамота» – семь небольших рассказов и стилизаций, написанных автором.

Михаил Яковлевич Вайскопф

Языкознание, иностранные языки