Яшмовая трость

Но Ренье является в большей мере и в более глубоком смысле «новым язычником», чем, например, Пьер Луис или Анатоль Франс, которые свою мечту об античности противопоставляют современности или силою внедряют в нее. Ренье обновляет ее тем, что вскрывает наличие этого древнего чувства жизни на протяжении всех слоев европейской культуры, вплоть до современности, объединяя, сплетая его — поскольку оно им не противоречит — с манерами чувства, созданными и оставленными нам в наследство великими эпохами европейской культуры с индивидуализмом, ведущим начало от Ренессанса, с гордой пышностью и величавостью страстей XVII века, с чувствительностью XVIII-го, с рефлексией и эстетизмом двух последних столетий. Отсюда второй ряд черт, характеризующих всех почти персонажей Ренье, черт, с виду противоположных первому, античному ряду, но силою искусства Ренье вполне с ним совмещающихся: индивидуалистическая уединенность, замкнутость, мечтательность, нежная меланхолия. Более того, второй ряд органически связан у Ренье с первым, ибо эта гамма чувств является необходимым следствием основной черты его мироощущения: чувства мимолетности и невозвратности милых летящих мгновений. Вот откуда происходит тот особенный, затаенный лиризм, которым проникнуты все романы и повести Ренье.

Нетрудно показать, что из этого же момента вытекают и существенные черты стиля Ренье. И в самом деле, мало найдем мы писателей, у которых стиль был бы столь адекватен характеру чувств. Стиль Ренье, в известном смысле, весьма разнообразен, и можно насчитать несколько отчетливых разновидностей его. В своих исторических романах Ренье нередко применяет архаизирующий стиль с его слегка грузными конструкциями и приятной наивностью слога (особенно «По прихоти короля»). Рядом — нежный и плавный лирический стиль, чаще в рассказах («Необыкновенные любовники», «Загадочные истории»), но изредка и в романах («Страх любви», «Живое прошлое»). В романах из современной жизни обычно встречается «нормальный» для нового романа прямой образный стиль с быстрым темпом. Но иногда, особенно когда примешивается легкая ирония, вторгаются периоды «ораторского» стиля, заставляющие вспомнить Шатобриана или Боссюэта («Каникулы скромного молодого человека»). Изредка проскальзывает и беглый, импрессионистический стиль. При этом всюду нарочитые «небрежности», умело рассыпанные, лишь подкрепляют общее впечатление стилистической отточенности, избавляя ее от ощущения педантизма. Однако все эти различия тонут в основном единстве стиля, сводящемся в первую очередь к описанному выше особенному чувству словесного материала. Слово для Ренье более всего — носитель чувственного тона. Он говорит не столько мыслями, сколько образами, не столько образами, сколько оттенками, привкусами, формами. В соответствии с пристрастием его к образам графическим, он и к самому слову относится скорее всего как художник-график.

К этому прибавим еще две существенные черты. Первая — это величайшая, удивительнейшая обстоятельность описаний и сообщений. Если человек надел шляпу, Ренье любит пояснять, что он сделал это «рукою» и что после этого шляпа «прикрыла его голову». Когда человек при неожиданном известии лишается чувств, то не иначе как «от волнения», и если он плачет, то слезы бегут у него непременно «из глаз», стекая «вдоль щек». Кажется, что можно было бы сказать то же самое вдвое короче, проще, без упорных повторений и настойчивого растолковывания. Но это только так кажется. Все было бы столь же понятно, но цель Ренье, как художника, оказалась бы не достигнутой. Лишь с помощью такого выписывания всех деталей, как на рисунке (особенно ярко выражен этот прием в «Загадочных историях»), достигается та необычайная ясность, прозрачность, почти овеществление образов, которая придает изображению вещей и происшествий у Ренье несравненный чувственный тон.