Янтарный телескоп

Через три недели после того мига, когда Лира увидела, как рука Уилла навсегда закрывает его мир, Лира вновь оказалась за обеденным столом колледжа Джордан, где её впервые очаровала миссис Коултер.

На этот раз людей за столом было меньше: она, Мастер и госпожа Ханна Рельф, глава женского колледжа Святой Софии. Госпожа Ханна была и на том, первом обеде, и Лира вежливо поздоровалась с ней, хоть и удивилась, снова увидев её здесь. И тут же обнаружила, что память подводит её: эта госпожа Ханна была намного умнее, интереснее и добрее той бестолковой, по-старушачьи одетой женщины, которую она помнила.

Пока Лиры не было, чего только не случилось с колледжем Джордан, и с Англией, и со всем миром. Власть церкви за это время успела сильно возрасти — было принято много жестоких законов — а потом так же быстро ослабнуть: перевороты Магистрата положили конец правлению фанатиков, и к власти пришли новые, либеральные силы.

Главная коллегия жертвоприношений была распущена, Церковный Суд Благочиния лишился своего главы и пребывал в замешательстве. Все колледжи Оксфорда снова возвращались к спокойной учёбе и повседневным делам после этих недолгих и бурных дней. Кое-что исчезло: у Мастера разворовали ценную коллекцию серебра, куда-то пропали несколько слуг колледжа. Не в пример им слуга Мастера Кузинс никуда не делся, и поскольку они с Лирой всегда были врагами, она была готова ответить на его враждебность открытым неповиновением. И потому порядком опешила, когда он очень тепло поздоровался с ней и обеими руками пожал ей руку. Лире послышалось, или в его голосе звучала симпатия? Он и правда изменился.

За обедом Мастер и госпожа Ханна говорили о том, что случилось в отсутствие Лиры, а она слушала их то в ужасе, то с грустью, то с удивлением. Когда они пили кофе в гостиной, Мастер сказал:

— Ну а ты, Лира, мы почти ничего не слышали о тебе. Но я знаю, что ты много повидала. Ты можешь нам что-нибудь рассказать?

— Да, — ответила она, — но не обо всём сразу. Кое-чего я ещё не понимаю, мысли о чём-то до сих пор заставляют меня содрогаться и плакать, но я обещаю рассказать вам всё, что смогу. Только и вы должны мне кое-что пообещать.

Мастер и седая леди с дэмоном-мармозеткой на коленях переглянулись, между ними проскочила искорка веселья.

— Что? — спросила госпожа Ханна.

— Вы должны пообещать мне верить, — серьёзно сказала Лира. — Знаю, я не всегда говорила правду, а иногда мне приходилось врать и выдумывать просто чтобы выжить.

Так что я знаю, какой я была, и знаю, что вы это знаете, но моя правдивая история для меня очень важна, и я не буду рассказывать, если вы готовы верить в неё только наполовину. Так что я обещаю говорить правду, если вы обещаете верить.

— Хорошо, я обещаю, — сказала госпожа Ханна.

Мастер сказал:

— Я тоже.

— Но знаете, чего бы мне хотелось почти, почти больше всего на свете? — сказала Лира. — Снова уметь пользоваться алетиометром. Ох, Мастер, это было так странно: сначала я умела, а потом просто разучилась! Я знала его так хорошо, что могла понимать все значения, переходить от символа к символу и связывать их вместе, как… — она улыбнулась: — ну, как обезьянка прыгает по деревьям, и так же быстро.

И вдруг — ничего. Бессмыслица — я даже вспомнить ничего не могла, кроме основных значений, например, что якорь означает надежду, а череп — смерть. Все эти тысячи значений… исчезли.

— Нет, Лира, они не исчезли, — сказала госпожа Ханна. — Книги всё ещё в библиотеке Бодли. И стипендия на их изучение жива-здорова.

Госпожа Ханна и Мастер сидели в креслах перед камином, а Лира — на диване между ними. Комнату освещала только лампа у кресла Мастера, но лица обоих стариков были хорошо видны. Лира поймала себя на том, что внимательно изучает лицо госпожи Ханны. Приятное, подумала она, и проницательное, и мудрое, но Лира могла прочесть на нём не больше, чем на алетиометре.

— Ну, Лира, — продолжал Мастер, — пора подумать о твоём будущем.

От этих слов у неё побежали мурашки по коже. Она взяла себя в руки и выпрямилась.

— Пока меня здесь не было, — сказала Лира, — я об этом не задумывалась. Я думала только о том времени, в котором была, о настоящем. Мне много раз казалось, что будущего у меня и вовсе нет. А теперь… Ну, вдруг понять, что у тебя ещё вся жизнь впереди, но… но понятия не иметь, что с ней делать — это, ну, как иметь алетиометр, но понятия не иметь, как им пользоваться. Видимо, мне придётся работать, но не знаю, над чем. Мои родители, наверное, были богаты, но могу поспорить, что они и не думали мне что-нибудь оставить. Да и всё равно они, наверное, уже истратили все свои деньги, так что мне даже не на что претендовать.

Не знаю, Мастер. Я вернулась в Джордан, потому что здесь был мой дом, и мне больше было некуда пойти. Думаю, король Йорек Бирнисон позволил бы мне жить в Свальбальде, а Серафина Пеккала — с её кланом ведьм, но, как бы я не любила их обоих, я не медведь и не ведьма, и там бы я своей не стала. Может, гиптяне взяли бы меня к себе… Но я уже не знаю, что делать. Я чувствую себя такой потерянной.