Янтарный телескоп

— И ответ был: никому. Никому не будет. Никто не рассердится на меня, никто не осудит, никто не благословит меня за то, что я такая хорошая девочка и не накажет за то, что дрянная. Небеса были пусты. Я не знала, умер ли Бог и был ли он когда-нибудь вообще. В любом случае я была свободна и одинока, и я не знала, счастлива я или несчастна, но случилось что-то очень странное. И вся эта огромная перемена произошла, пока во рту у меня лежал кусочек марципана, даже до того, как я успела его проглотить. Вкус, воспоминание, и мир перевернулся…

— Когда я наконец проглотила марципан и посмотрела на человека, сидевшего напротив, то поняла: он знает, что со мной что-то случилось. Я не могла ему сказать об этом сразу же: всё это было так странно и настолько лично, что я едва могла признаться в этом себе самой. Но потом мы пошли гулять по пляжу в темноте, и тёплый ночной бриз шевелил мне волосы, а Атлантический океан был таким спокойным — маленькие волны тихо ласкали нам ноги…

— И тогда я сняла с шеи распятие и выбросила его в море. Вот так. Всё было кончено. Прошло… Вот так я и перестала быть монахиней, — сказала она.

— Это тот человек, который узнал про черепа? — мгновение спустя спросила Лира.

— О нет. Человек с черепами — доктор Пэйн, Оливер Пэйн. Он появился гораздо позже. Нет, того мужчину на конференции звали Альфредо Монтале. Он был совсем другим.

— Ты его поцеловала?

— Ну, — улыбнулась Мэри, — да, но не тогда.

— Трудно было уйти из церкви? — спросил Уилл.

— В чём-то да, потому что все были очень разочарованы. Все, от матери-настоятельницы до моих родителей — они так расстраивались и упрекали меня… Как будто то, во что все они страстно верили, зависело от того, буду ли я продолжать делать то, во что не верю сама… Но с другой стороны это было просто, потому что правильно. Я впервые в жизни чувствовала, что делаю что-то от всей себя, а не только от какой-то части. Так что сначала мне было одиноко, но потом я к этому привыкла.

— Ты вышла за него замуж? — спросила Лира.

— Нет. Я ни за кого не вышла. Я жила с одним человеком — не с Альфредо, а с другим. Прожила с ним почти четыре года. Моя семья была возмущена. Но потом мы решили, что будем счастливее, живя раздельно. И теперь я одна. Человек, с которым я жила, увлекался альпинизмом и научил меня, и теперь я хожу в горы, и…

И у меня есть моя работа. Точнее, была. Я одинока, но счастлива, если вы понимаете, о чём я.

— А как звали того мальчика? — спросила Лира. — С вечеринки?

— Тим.

— А как он выглядел?

— О… Он был симпатичный. Это всё, что я помню.

— Когда я встретила тебя в твоём Оксфорде, — сказала Лира, — ты говорила, что стала учёным в том числе и затем, чтобы не думать о добре и зле. А когда ты была монахиней, ты о них думала?

— Хмм. Нет. Но я знала, что я должна думать: в Церкви меня только этому и учили.

А когда я занималась наукой, мне приходилось думать о других вещах. Так что самой мне об этом задумываться не приходилось.

— А теперь? — спросил Уилл.

— Думаю, придётся, — ответила Мэри, стараясь выразиться точно.

— А когда ты перестала верить в Бога, — продолжал он, — ты перестала верить в добро и зло?

— Нет. Но перестала верить в то, что силы добра и зла есть вне нас самих. И стала считать, что добро и зло просто названия того, что делают люди, а не того, чем они являются. Мы можем только сказать, что вот это добрый поступок, потому что он кому-то помог, а то злой, потому что он кому-то навредил. Люди слишком сложны, чтобы вешать на них простые ярлыки.

— Да, — уверенно согласилась Лира.

— Тебе не хватало Бога? — спросил Уилл.

— Да, — ответила Мэри, — ужасно. И до сих пор не хватает. А больше всего не хватает ощущения связи со всей Вселенной. Раньше я чувствовала, что связана так с Богом, а через него со всеми его творениями. Но раз его нет, тогда…

Далеко на болоте печально крикнула птица. А потом ещё и ещё, крик звучал всё ниже и ниже. В костре дотлевали последние угольки; от ночного ветерка чуть шевелилась трава. Рядом, как дремлющая кошка, полузакрыв глаза, сидела Атал, сложив колёса на траву, поджав ноги под себя, мысленно не то здесь, не то где-то далеко. Уилл лежал на спине, глядя на звёзды.

Что до Лиры, с тех пор, как с ней случилась та странная вещь, она не шевельнулась, удерживая в памяти это ощущение. Она не знала, что это такое, что это значит, откуда оно взялось, и сидела, обхватив колени и пытаясь унять дрожь.

Скоро, подумала она, я скоро узнаю.

Мэри устала; у неё кончились истории. Завтра она, конечно, вспомнит ещё.

Глава тридцать четыре. И наступило сейчас

А надо ль нам
Мир возрождать,
Где даже пыль, как блага,
Смерти стала ждать?

Уильям Блэйк

Мэри никак не удавалось уснуть. Стоило только закрыть глаза, и она начинала чувствовать себя так, словно находилась на краю пропасти. Она тут же открывала глаза, вся в напряжении от страха.