Я помолчала. Если верить ему, он сейчас крадет людей, лишает их возможности возродиться, чтобы возродился мир, в котором буду жить я, но не он. Выходит, я, мешая ему в наборе этого войска, сама подгрызаю будущее возрождение, как дракон – корни Ясеня?
– Если наше соглашение состоится, мы могли бы заключить с тобой союз, – снова заговорил он. – Я буду забирать только тех воинов, которые сами предпочтут вечную славу возрождению. Их будет не так уж много, не каждый выдержит такую жизнь. Я возьму только тех, кто сам скажет: «Один владеет мной». Те, кто величайшими своими сокровищами признают честность, верность и храбрость. А ты по-прежнему будешь править остальными. Мы с тобой могли бы обменяться кое-какими знаниями… кое-чему научить друг друга. И тогда окажется, что у нас нет причин враждовать. Мы ведь оба желаем возрождения миру.
– Где виданы такие союзники! Я – и бог посвящений!
Никогда еще разница между нами не казалась так велика.
– Ты сама и есть вечный переход – от смерти к жизни и обратно! – Он смотрел на меня снизу, так и сидя на куче золы. – Не так давно я видел тебя в облике старости. Но вот ты снова молода. А я стар. Но колесо совершит поворот – и мы опять переменимся.
В этом он был прав. Он умел меняться – может быть, единственный из асов, кто умел это делать. Сама суть его была в том, чтобы переходить из мира живых к миру мертвых и обратно. И разве не тем же занималась я? Только я вращала колесо животной жизни, а он водил по темным тропам дух. Я плохо понимала смысл его работы – может, я лишь воображаю, будто хоть что-то понимаю, а на самом деле мне это недоступно в силу моей природы, – но и правда улавливала в нашей работе нечто общее.
И это общее делало нас как противоположными, так и едиными. Меня охватила острая тревога – как будто если я уйду из Асгарда, то навек утрачу нечто ценное… некую целостность и самой себя, и мира жизни, о котором так заботилась.
– Но ты, конечно, не захочешь остаться у нас, – добавил он. – Ведь когда твой отец уйдет из Ванахейма, ты сможешь стать его властительницей.
– Я? Зачем не это? – Я даже его не поняла. – Власть нужна мне, как ласточкам морские глубины. Ты, видно, совсем меня не понимаешь, если говоришь такое.
– Ну а как же мне тебя понять, если ты не желаешь помочь мне в этом?
Вдруг мне показалось, что я стою возле него слишком долго. Пробрала дрожь, и я опомнилась: да ведь он держит меня тут, чтобы потихоньку питаться моей силой и согревать свою остывшую кровь! И хотя меня невозможно выпить до дна, я отшатнулась. За ним – бездна, она способна поглотить хоть весь мир и не наполниться даже на тысячную долю.
– Прощай! – бросила я и торопливо пошла прочь.
А ночью, когда я напрасно пыталась заснуть, все думая о его словах, меня осенила мысль. Он думал, что я хочу захватить власть в Ванахейме, когда оттуда уйдет мой отец. Так может, он сам вынашивает схожий замысел? Когда-то давно в Асгарде правил Тюр – владыка неба. Но Локи породил зверя – с его, Тюра, женой! – а зверь лишил Тюра правой руки, вместе с нею и самого высокого трона. Тот, кто не совершенен, не может править, и Тюр уступил свое место Хёниру. Но Хёнир тоже его покидает, перебираясь в Ванахейм. Мысль обменяться вождями подал Один. Так не нацелился ли он сам на этот трон? Положение моего отца в Асгарде будет не очень устойчивым – хотя бы поначалу. И кто его поддержит здесь? Не брат мой – тот и не слушает, о чем говорят на совете, только пялит глаза на здешних женщин. Если никто не будет присматривать за Одином, он натворит такого… Рано или поздно он восстановит свои силы…
Но кому же можно поручить этот присмотр? Тщетно я перебирала в уме своих сородичей-ванов, выискивая такого, кто мог бы за это взяться. И постепенно утверждалась в мысли: когда он восстановит силы, я должна быть где-то рядом…
Часть третья
Пошел четвертый день пребывания дружины на Дневном острове, а волнение на море все не унималось. Эти дни тянулись долго, и Снефрид почти привыкла смотреть на площадку стана, с ее шатрами и навесом из паруса над большим костром, где готовили пищу и ели, как на свой дом.
Ближе к полудню Асвард позвал к себе Снефрид и Лейви. В шатре его, кроме Кетиля и кое-кого из старших, опытных хирдманов, обнаружился и Хлёдвир. Выглядел он прекрасно: чистая, опрятная цветная одежда, задорно вьющиеся светло-рыжие волосы заплетены в косу, несколько перстней на пальцах. Только вот лицо его было замкнутым и хмурым, чему не приходилось удивляться. Хоть и не питая к нему теплых чувств, Снефрид очень его жалела – только каменное сердце не пожалеет человека в таком положении! Кажется, нарочно не выдумаешь страшнее позора для мужчины, чем предстать в виде роженицы! Даже хуже, чем быть уличенным в связи с другим мужчиной. «На его месте остается только себе скрам загнать под дых, – сказал ей Лейви. – Живым я после такого людям на глаза не показался бы!»