Я тоже посмеялась, но веселья не чувствовала. Мне было горько от грозящей разлуки с братом и досадно из-за пренебрежения – пусть оно и было рождено опасением. Когда переговоры завершатся и мир будет заключен, мне придется уйти отсюда, а мои отец и брат останутся в Асгарде. Может быть, меня больше никогда сюда не впустят, а значит, я никогда их не увижу. И Один… он будет рад от меня избавиться. Убедился, что я ему не по зубам, теперь ему стыдно смотреть на меня. Собственное копье жжет ему руки. Пока я здесь, на глазах, ему не вернуть свою силу.
Эта мысль не давала мне покоя все дни, пока асы и ваны обсуждали условия мира. Если я позволю отцу и брату остаться в Асгарде, а сама уйду, я потеряю самых близких родичей и лишусь возможности присматривать за Одином и его соратниками. Если он обманет меня, нарушит обещания и снова станет переманивать валькирий и завлекать к себе мужчин-воинов, я больше ничего не смогу с этим сделать. Мне придется наблюдать за ним издалека, а уж такой, как он, сумеет запутать следы и отвести глаза.
В один из тех дней я гуляла по березовой роще близ Болотных Палат. Рощу мне было жаль, и я помогла ей оправиться, она опять весело и нежно шелестела своей золотой листвой. Дойдя до самого края, я увидела ту кучу золы, куда во времена своего плена ходила с ведром, а на ней кто-то сидел. Сгорбленный, закутанный в плащ, сидящий сам напоминал кучу золы, и я не сразу узнала Одина. Не поверила бы раньше, но при виде этой фигуры я ощутила жалость. Он казался воплощением зимней тоски, безнадежной старости.
Я остановилась. Не смогла пройти мимо. Что-то не пускало меня. Я и сейчас не знаю, где находилось это что-то – во мне или в нем. Он поначалу не двигался, но потом медленно поднял голову, глядя на мою тень, а не на меня.
– А ты невесела, Фрейя, – проговорил он.
И голос его был слабым, скрипучим – старым.
– Я? Я невесела? – То же самое я думала о нем. – Может, и так. Мне ведь предстоит потерять самое дорогое, что у меня есть, – моего отца и брата. Ты уж постараешься, чтобы я больше никогда с ними не увиделась, да?
Мне хотелось, чтобы он возразил, заверил, что всегда будет рад меня видеть в Асгарде… Не так уж давно он уверял, что жаждет моего общества, а ведь тогда я выглядела куда хуже, чем сейчас.
– Ты увидишься с ними, – проскрипел он. – Вернее, с одним из них. С отцом. Когда все кончится и все мы погибнем, он уцелеет и вернется в Ванахейм.
– Но я… Как знать, – я засмеялась, хоть и не очень искренне, – выживу ли я сама, чтобы встретиться с отцом?
– О тебе Великая Вёльва ничего не сказала.
Он так и не поднимал лица – я разговаривала с его шляпой. А меня тянуло заглянуть ему в глаза – не знаю зачем. Казалось, сейчас, когда он так слаб, я смогу разгадать какую-то тайну… его силы? Его слабости? Его желаний? Я знала, что это невозможно – его душа напрямую выходит в бездну и безгранична, как сама тьма. Но меня тянуло к этой тьме. Почти помимо воли я начала меняться. Волосы засеребрились лунным светом, глаза сделались синими и все темнели, накапливая тьму. В волосах поднялись кустики сон-травы и расцвели – черно-багровыми, как запекшаяся кровь, звездами.
И тогда он поднял лицо. Ничего нельзя было прочитать в его грубых морщинах и угасшем взоре.
– А у нас с тобой немало общего. – Его седая, пожелтевшая борода дрогнула в намеке на улыбку.
– Нет, не думаю.
– Ты ходишь по кругу, а я иду вперед, только вперед. Если так смотреть, то сходства как будто немного. Но оба мы властвуем в смерти. Это могло бы сделать нас…
– Друзьями? – Друзья из нас сейчас были, как из замшелого валуна и молодой зеленой березки.
– Союзниками. Ты так беспечна, потому что живешь сегодняшним днем. Если бы ты, подобно мне, поговорила с Великой Вёльвой, все услышанное навек лишило бы тебя покоя – как меня. Я тогда понял, что мы проиграем ту битву, если не будем заранее наращивать свои силы.
– Растить что-либо – мое дело.
– У тебя есть для этого силы, но ты не понимаешь, для чего это нужно. Понимаю – я. Ты винишь меня в краже… может быть, ты и права. Я – вор. Но я краду этих людей из круга перерождения не ради собственной власти. Твои мертвые улетят, будто тени, будто сухие листья, и будут так же бессильны, когда подуют ветры и воспылают огни Затмения Богов. Сохранят силы и смогут сражаться только те, в ком будет крепок дух, непреходящий дух. А его создает только желание славы, желание не сгинуть, как трава, а остаться в веках самим собой – будто несокрушимый камень. Я знаю – настанет время, когда число эйнхериев не сможет больше пополняться. Мы должны подготовить свое войско заранее, иначе в час последней битвы некому будет сражаться за нас. Человек должен ставить себе великие цели и достигать их, упорно преодолевая себя, стиснув зубы… Преодолевать препятствия и претерпевать невзгоды.
– И жертвуя
– Не мне, а возрождению мира. Ведь ты и твой отец будете жить в том новом мире… где уже, наверное, не будет меня.