Яков. Воспоминания (СИ)

— Да за такие деньжищи можно воз нового барахла купить! За что он тебе деньги на самом деле платит?

— Приходил он тайком.

Вот, похоже, правда началась.

— И барышня молодая приходила?

— И барышня. Тосковала она по отцу, посещала дом покинутый.

У меня от жуткого подозрения аж в глазах потемнело! Барышня, девочка, ребенок еще! Сам не заметил, как схватил мерзавца за ворот, к стене притиснул:

— Сводник ты поганый! Сгниешь на каторге!

— Нет! Нет!!! Ничего такого не было!!! Да зачем мне это нужно?!

Отпирается еще? Убью мерзавца! Своими руками задушу, при попытке к бегству!

— Я проследил за ними! Говорили они! Таинственно так, о демонах всяких! Б… Ба…

— Бафомет?

Бешенство мое стало отступать. Бафомет — имя демона из той книги. Может, и вправду просто говорили?

— Он самый! — дворник, перепуганный мною, частил, торопясь все выложить. — Ну, я подумал, если просто разговаривают, то греха большого нет. А потом и подружки ее стали захаживать. В игры разные играли. А потом ЭТО случилось. Убийство.

— А приятель этот твой, он был здесь в ночь убийства?

— Не знаю. Спал я, выпивши.

Снова врет? Снова страх потерял?

— Где он живет?

— Да не знаю я! — чуть не плакал дворник. — Побирается он по миру, Божий человек.

Ну, все! Хватит с меня вранья этого! Я снова дал волю своей злости, ухватил за воротник, встряхнул как следует:

— Божий человек с такими деньжищами?! Где! Он! Живет!

Не кричал, хрипел задушено:

— Не знаю! Ей Богу не знаю!

Коробейников вмешался, испуганный моей яростью:

— Яков Платоныч! Отпустили бы Вы его от греха подальше! Не ровен час, задушите.

И в самом деле отпустить надо. Пока и вправду не задушил. Уж больно бесил меня этот гад, ради денег покрывающий убийцу ребенка.

Отступил на шаг, перевел дыхание. Что-то беда у меня с самообладанием. Не дело это. Перепуганный дворник лопотал, пытаясь хоть что-нибудь мне рассказать, пока я снова не рассердился:

— Нехороший этот дом! Многие сюда хаживали! И друг этого висельника, купец Молчалин, захаживал…

— Молчалин?

— Он самый! Он и вчера тут был, пока следствие шло. Он искал что-то в доме.

А вот это уже действительно интересно. И нуждается в прояснении.

— Что ж мне с тобой делать-то? — я взглянул на дворника. Перепуган дальше некуда.

— Ваше благородие! Да не виноват я! — бросился в ноги, за сюртук хватает.

Ну, в убийстве он точно не виноват, в этом я уверен. И сажать его вроде не за что пока. Разве что попробовать использовать с пользой для расследования:

— Ладно. Сиди здесь. А как приятель твой придет, в полицию сообщишь, — закивал истово. На все уже согласен с перепугу. — Тихонько сообщи. Иначе за убийство пойдешь на каторгу.

Вот так. Надеюсь, теперь он будет бояться меня больше, чем своего таинственного приятеля. И сделает все, как надо.

— Городовых отпускайте, — велел я Коробейникову. —А сами оставайтесь здесь. Следите и за домом, и за дворником, глаз с него не спускайте. Если появится черный человек — проследите.

Пусть посидит в засаде, поскучает и подумает над своим поведением. Может, в следующий раз будет осторожнее и внимательнее. Антон Андреевич, похоже, понимал, что наказан за дело, кивал виновато. Но нашел в себе смелость осведомиться:

— А вы?

А я к Молчалину.

Надо же выяснить, что же искал господин Молчалин в проклятом доме. Надеюсь, мой утренний визит уже оказал свое влияние, и теперь господин купец станет разговорчивее.

Я шел по улице к лавке Молчалина, борясь с раздражением. Все в этом деле бесило меня. Врущий дворник, хранящие свои тайны купцы! Ребенка убили! Зарезали! А им тайны свои дороже! Да еще мистицизм этот, Бафомет чертов. Он-то здесь при чем? Только дьявола в подозреваемые мне не хватало.

А пуще всего раздражала меня собственная моя несдержанность. С юности я знал за собой склонность к сильным эмоциям, и рано научился их контролировать. Случалось мне, конечно, порой терять контроль, особенно по молодости, но все же обычно я властвовал над моими эмоциями, а не они надо мной. И сегодняшний взрыв всерьез меня расстроил. Нельзя так, господин следователь. Чтобы думать, нужна холодная ясная голова. А кулаками жандармы пусть работают.

На этом пике самобичевания меня и застал неожиданный оклик:

— Яков Платонович! Яков Платонович!!!

Я обернулся. И плохое настроение улетучилось мгновенно, как туман под лучами солнца. Барышня Миронова! Мой вечный источник хорошего настроения! И когда она успела им стать?

— Анна Викторовна!

Я помог ей покинуть коляску, из которой она пыталась выпрыгнуть едва ли не на ходу, торопясь обратить на себя мое внимание.

— Яков Платонович, мне срочно нужна Ваша помощь!

Как всегда взволнована, как всегда чем-то озабочена. И соломенная шляпка, как всегда, непослушно съезжает на правый глаз.

— Мне кажется, что нужно проверить насчет смерти купца Курехина. Действительно ли он покончил с собой, или…

Подняла на меня огромные голубые глазищи, не в силах выговорить злое слово.

— Убили?

— Да!

— Сначала убили отца, а потом и дочь? Но зачем?