Надо же, какая прямота! Даже замаскировать свои намерения не пытается. И, судя по тому, насколько спокоен, ни секунды не сомневается, что взятку я приму. Сдерживаю бешенство изо всех сил, но аж дыхание перехватило от злости!
— Вы что задумали? Уберите!
— Не побрезгуйте, Ваше Высокобродие! — Прохоров, похоже, гнева моего не распознал, иначе уже бегом бы выбежал со своим саквояжем. — Катенька, она, видимо, вся в мать пошла. Кровь цыганская. Та тоже чуть что — сразу за нож хваталась. Пьяному мне однажды, знаете ли, чуть горло не перерезала. Жаль, быстро сгорела. Чахотка.
Так вот в чем причина его настойчивости! Отец считает дочь убийцей. И рассчитывает, что я за триста целковых не стану ее вину доказывать? Нравы, однако, у них в провинции!
Я поднялся из-за стола:
— Деньги заберите. И покиньте кабинет. Забирайте, забирайте! — я сунул саквояж с деньгами Прохорову в руки.
Вот теперь он понял, что я не шучу. И что денег не возьму. И выражение лица его стало злым, где-то даже взбешенным:
— Вы бы коней попридержали! Вы в городе без году неделя! Дадите делу ход — пеняйте на себя! — и в бешенстве вылетел за дверь, едва разминувшись с входящим Коробейниковым.
Тот посмотрел ему вслед удивленно:
— Ох, он и выскочил! Будто черта увидал!
— Да у вас тут в городе куда ни плюнь, то черт, то Бафомет!
После подобного испытания выдержки заниматься запросами высших инстанций было совершенно невозможно, и я отпустил Антона Андреевича. Домой не хотелось, и, стараясь успокоиться, я решил попробовать разобраться в странной книге, стимулируя свои мыслительные способности небольшой дозой хорошего коньяка. То ли дело было в стимуляторе, то ли я просто устал за день сильнее, чем мне казалось, только я задремал прямо за рабочим столом. Проснулся от острейшего присутствия в комнате чужого человека. И, вскинувшись, с изумлением обнаружил рядом с собой Анну Викторовну Миронову. Вот уж нежданное видение! Я вскочил со стула:
— Бог мой, Вы как сюда попали?!
Склонила головку к плечу, ответила, как ни в чем не бывало:
— Дежурного не было на месте.
Отличное объяснение тому, почему меня не предупредили об ее приходе. Но это совсем не объясняет того, что она делает в участке в такое время!
— Ротозеи! — я оглядел кабинет. Бутылка и рюмка на столе. И я без сюртука, и галстук ослабил. Да, неловкость налицо. И я еще найду дежурного, из-за которого оказался в этом положении. А сейчас, раз все уже так, как есть, нужно все-таки выяснить, что барышня Миронова забыла ночью в моем кабинете.
— Вы зачем пожаловали? — не слишком любезно, конечно. Но я ведь ее и не приглашал.
— Катя Прохорова не убивала Олимпиаду, — Анна Викторовна, как всегда приступила прямо к делу, не тратя слов на вступления и хождение вокруг да около. Интересно, это снова ее фантазии, или ей снова повезло найти какие-то новые сведения? Не будем забывать про трость господина Мазаева. Да и книжку про Бафомета тоже она достала.
— А вы почему так думаете?
— Мне Олимпиада сказала.
Мое раздражение, приутихшее после коньяка, вновь вскипело:
— Анна Викторовна, я прошу Вас…
Перебила меня, торопясь выложить весь свой бред:
— А еще она сказала, что ее убил дьявол!
Мне уже все труднее давалась сдержанность. Еще немножко, и я сказал бы этой поклоннице мистицизма все, что я думал о свидетельских показаниях покойников:
— Вы знаете, я не верю во всю эту чертовщину!
Она вскинулась взволнованно, даже руки к груди прижала:
— Ну неужели Вы ничего не чувствуете, когда берете в руки эту книгу? Яков Платонович, когда я… Я, как только дотронулась до нее, я дышать не могла, так много зла в ней! Яков Платонович, я умоляю Вас, пойдемте в тот дом!
В самом деле умоляет. Голосок дрожит, глаза огромные стали, просто на пол-лица. И в глазах искренний испуг. Мне вспомнилось, как была испугана Анна днем, увидав эту книгу, как бледна.
— Там действительно нечистая сила. И разгадка тоже там!
Она явно верила в то, что говорила. И переживала искренне, и очень сильно. Сердиться на нее мне уже расхотелось. Но и потакать ее капризам я не собирался:
— В любом случае, сейчас ночь. И мы там ничего не найдем. Домой идите. Вас наверняка уже родители потеряли.
При упоминании о родителях лицо у нее стало совсем несчастное и как-то по-детски обиженное. Против воли я почувствовал себя последним негодяем. Ладно, не выгонять же ее в ночь, такую расстроенную. Надо хоть чаем напоить. А после провожу домой и прослежу, чтобы ничего с ней не случилось. А то ведь от этой шебутной особы можно чего угодно ждать.
Мы пили чай и разговаривали. Она сидела напротив на стуле, очень прямо. И улыбалась. И от ее улыбки почему-то бесследно растаяли все мерзкие ощущения сегодняшнего дня, и от раздражения моего не осталось и следа. Удивительная девушка. Казалось бы, прозрачная насквозь. И в то же время загадочная. Мне хотелось понять ее. Хотелось понять, что, кроме любопытства, заставляет ее столь настойчиво вмешиваться в дела полиции, потому что не в любопытстве одном тут было дело. Слишком уж большое значение она придавала этому всему.
— Анна Викторовна, зачем вы все это делаете?