Яблоко от яблони

– Чтобы он оттуда не вышел. Представляешь, а вдруг? Эти гаврики, члены правительства, они же ему в праздничные дни всю голову оттоптали. И вот он не вытерпит как-нибудь и вылезет, а ему караульные: «А ну, брысь назад, не положено!» Вот. Ты там был хоть раз, Алёша?

– Нет.

– А я был, когда они вдвоем лежали. Тогда вместо одной большой надписи «Ленин» две маленькие черной мозаикой в красном мраморе выложили: «Ленин–Сталин». Вскоре Хрущев Сталина из мавзолея выбросил, имя его выковыряли и заложили красным мрамором в тон. Одна надпись осталась: «Ленин». Спешу я как-то через Красную площадь. А было морозно после оттепели, деревья в инее, булыжник мостовой в инее – красота, дышится легко. И вдруг вижу, на мавзолее… Серебряная инеевая надпись: «Сталин». И окаменевший караул у входа. И никого больше нет на площади. Видимо, еще не остыл мрамор или не затвердел состав… Но проступил «Сталин».

– Петя, а как вы с Игорем «Катерину Измайлову» хотели поставить…

– Да, в Малом оперном! Ее Шостакович тогда только что написал и очень нервничал, не дай бог дадут кому-то из молодых, боялся, что загубят… в общем-то, правильно боялся.

Мы пришли на обсуждение с огромным макетом. Игорь его разложил на столе директора, а макет такой: кладбище. Вот, говорим, едет по кладбищу Катерина Измайлова, а гробы по очереди раскрываются и оттуда покойники арии поют. Директор с худруком посмотрели и попросили нас пойти покурить, пока они совещаются. А накануне мне звонила жена Шостаковича, мы в одном пединституте учились: «Петя, дорогой! Я тебе помогла сдать латынь, скажи честно – помогла?» «Ну, помогла», – говорю. «Умоляю – не ставь ты „Катерину Измайлову“, это убьет Дмитрия Дмитрича». Покурили мы с Игорем, выходят из кабинета директор с худруком: «Вот что, молодые люди. Скажите, сколько вы хотели получить за постановку?» Я не знал, сколько мы хотели, Игорь назвал сумму наугад – большую. Он всегда в этих вопросах лучше меня сек. В общем, Игорь не растерялся. Но и директор с худруком не дрогнули: «Вот что, мы прямо сейчас платим вам половину наличными с одним условием, что вы уйдете подобру-поздорову и не будете ставить эту оперу». И тут же отслюнили кучу денег. Мы накупили дорогущего коньяка «Наполеон» и в кумарной шашлычной – а голодные были как черти – под вонючий харчо пили этот коньяк стаканами за кормилицу нашу «Катерину Измайлову».

Утром Петр Наумович отбыл в санаторий, через несколько дней из Москвы приехала Ирина, и мы решили навестить нашего «посажёного деда».

На подоконнике в третьем этаже сушится широкая холщовая рубаха. Идем по коридору, дверь приоткрыта, заглядываем в щелку: сидит Петр Наумович и смотрит по телику передачу про животных. Взял пульт, пощелкал программы: новости, сериал, музыкальный клип, снова переключил на животных.

– Заходите, заходите! Иринушка, а вы в грозу не попали? Какая гроза была! Я поехал на велике, и вдруг гром, ливень! Лег в траву и балдел под дождем – насквозь промок. Сейчас на концерт пойдем, библиотекарь позвала – ее подруга на скрипке, а она аккомпанирует. Я обещал.

Холодильник только что отпраздновавшего свой семьдесят первый день рождения пациента кардиологического санатория Петра Фоменко до отказа забит спиртным. На столе раскрыт том Чехова с пьесой «Три сестры», весь в карандашных пометках, на кровати маленькая мягкая игрушка-собачка – еще довоенная.

– Это мама подарила, с детства всегда со мной. Странно, в моем непреклонном возрасте уже никто не произносит тост за родителей. Почему? А мы с мамой… с мамой волокли полмешка отрубей. Вы когда-нибудь ели кашу из отрубей? Тогда склады на Зацепе разбомбили и разворовали, а отруби валялись еще, мы с мамой полмешка набрали и несли – сокровище. Ночь глубокая, темно, везде светомаскировка. И вдруг наверху зажглась сигнальная ракета. Их немцы на парашютах сбрасывали, чтобы контролировать ситуацию. Свет такой яркий – иголки собирать можно. И мы стоим, ослепли, мама мешок к груди прижала и так стояла, замерев посреди огромной площади. А горела ракета вечность, до дней последних донца.

А как жрали кожуру от картофеля? Петрушкины шкурки. Представляешь, мама ходила по столовкам, собирала очистки, мыла и жарила на машинном масле. Его прокалишь сперва хорошенько, сольешь, остудишь, а потом жаришь… Очень вкусно.

Давайте по рюмке махнем и на концерт. Ты, Ирина, прости, Адольфовна, водочки выпьешь?

– Я вообще-то водку не пью.

– Ты, вообще-то, не умничай. Не умеешь, так и скажи – научу. Алёша, ты же педвуз заканчивал, потом режиссуру, а актриса Ирина Евдокимова простым таким и важным вещам не обучена, как же так?

– Не доглядел, простите…