«Я» значит «Ястреб»

Уайт потерян. Сарай – тюрьма. От усталости его качает, словно он пьян или плывет по волнам. Прохладный летний ветер дует сквозь щели в стенах. Снаружи охотятся белые совы: тонкие, словно свернутые в дудочку. Крики птиц слышны под низкой оранжевой луной. Он думает, что похож на палача и надо бы надеть маску. Черную, чтобы спрятать лицо. Он мерит время попытками ястреба сорваться и улететь прочь – сотни раз он поднимал кричащего пленника и сажал на руку в перчатке. Сарай – Бастилия. Ястреб – пленник. Сокольник – человек в бриджах для верховой езды и клетчатом пиджаке. Стоит в интерьере в духе Рембрандта. На кирпичном полу вязанка хвороста и пустые кувшины, на стенах паутина. Сломанная решетка. Пиво «Флауэрс». Круг света от масляной лампы. И ястреб. Ястреб, ястреб, ястреб. Птица сидит на кулаке, и на ее бледной грудке все крапинки цвета сепии, похожие на наконечники стрел, растрепаны и помяты его руками. Человек качается взад-вперед, точно матрос на корабле, как будто земля под ним колышется, подобно морю. Он старается не заснуть. Старается не дать уснуть и ястребу. Ястреб пытается закрыть глаза и задремать, но из-за качки не может. Я свободен, говорит себе человек. Свободен. Глядит на паутину позади измученного ястреба. Я скрыт от мира, радостно думает он. Главное, не смотреть ястребу в глаза. Я не должен наказывать его, хотя он бьется и вырывается, и на моей руке свежие следы от его клюва, а лицо горит от ударов крыльев. Ястреба нельзя наказывать. Они скорее умрут, чем подчинятся. Мое единственное оружие терпение. Терпение. «Терпеть» происходит от «цепенеть», что предполагает страдание. Это тяжкое испытание. Но я выйду из него победителем. Уайт покачивается и страдает, страдает и ястреб. Совы уже молчат. Они расселись вдоль дорог-райдингов над покрытым росой торфом.

Глава 9 Обряд посвящения

Перья на груди у птицы цвета пожелтевшей газеты или листка бумаги, забрызганного чаем. И у каждого пера – темный, похожий на лист острый кончик, так что от шеи до ног она покрыта узором крапинок, точно дождевыми каплями. Ее крылья – цвета мореного дуба, кроющие перья по краям – очень светлой тиковой древесины, а под ними спокойно сложены полосатые маховые перья. Во всем ее облике ощущается необычный сероватый тон, хотя ничего серого не заметно. Это скорее какой-то серебристый свет, напоминающий цвет дождливого неба, отраженного в реке. Кажется, птица только что явилась в наш мир, и мир еще не знает, как к ней подступиться. Словно все явное и сущее скатывается, как капли воды, с ее покрытых жиром, тесно прилегающих друг к другу перьев. И чем больше я сижу с ней, тем больше меня поражает ее удивительное сходство с рептилией. Прозрачность бледных круглых глаз. Желтая восковая кожа вокруг черного, как бакелит, клюва. Манера поворачивать небольшую голову, чтобы сосредоточить взгляд на удаленных предметах. Большую часть времени она кажется такой же чуждой этому месту, как змея, как предмет, собранный из металла, чешуек и стекла. Но потом я замечаю в ней что-то невыразимо птичье, какие-то качества, которые делают ее родной и близкой. Неуклюжей когтистой лапой она чешет пушистый подбородок и чихает, когда пушинки попадают ей в ноздри. Взглянув на нее снова, я понимаю, что она никакая не птица и не рептилия, а просто существо, сформировавшееся за миллионы лет эволюции и предназначенное для жизни, прожить которую ему еще не довелось. Эти длинные полосатые хвостовые перья и короткие широкие крылья идеально подходят для резких поворотов и мощного набора скорости в лесном мире, где полно всевозможных препятствий. Узор на оперении должен великолепно скрыть ястреба среди мелькания света и тени. Маленькие, похожие на волоски, перышки между клювом и глазом нужны, чтобы попавшая на них кровь быстрее засохла и осыпалась. А нахмуренные брови, придающие всему облику птицы напряженность голодного хищника, – это костные выступы, которые призваны защитить глаза, когда птица бросается за жертвой в подлесок.

Все в ястребе нацелено на одно – охотиться и убивать. Вчера выяснилось, что когда я сквозь зубы втягиваю воздух и начинаю пищать, как раненый кролик, все птичьи жилы моментально натягиваются и когти вцепляются в перчатку с жуткой, убийственной силой. Эта хватка убийцы заложена глубоко в птичьем мозгу – реакция организма, которая еще не нашла побудительного толчка, чтобы проявиться в полной мере. Но ее провоцируют и другие звуки: скрип дверных петель, визг тормозов, велосипеды с несмазанными колесами, а на второй день – Джоан Сазерленд, исполняющая по радио арию из оперы. «Ого!» – рассмеялась я вслух. Толчок – опера. Реакция – убить. Но позже эти не к месту проявляющиеся инстинкты перестают быть смешными. После шести часов из коляски за окном послышался негромкий детский плач. И тут же ястреб вонзил когти в мою перчатку, постепенно все сильнее и больнее сжимая мой кулак жесткими спазмами. Убить. Ребенок плачет. Убить. Убить. Убить.