Уайт сознательно истолковал методу Берта неверно. У аустрингера семнадцатого века всегда имелось нужное количество друзей или слуг, которые могли сменить его, когда он шел спать. Но Уайту хотелось пройти обряд посвящения, предполагавший, как у средневековых рыцарей, ночное бдение. И он должен был осуществить задуманное в одиночку. Человек против человека. Наблюдение за ястребом будет для Уайта лишением, испытанием, проверкой его Слова. Он не будет жестоким. Но он одним махом победит и ястреба, и себя. «Человек против птицы, – писал он, – и пусть Бог будет им судья: уже три тысячи лет один старается пересидеть другого». Во время этого бдения – за шесть дней Уайт спал всего шесть часов – крайняя усталость взяла свое. Снова и снова, в полубезумном состоянии из-за недосыпания, сидя на кухне или стоя в освещенном лампой сарае, он сажал жирного и испуганного ястреба к себе на кулак и начинал декламировать отрывки из «Гамлета», «Макбета», «Ричарда II», «Отелло» – «но в голосе не должна была звучать трагедия» – и все сонеты, какие мог вспомнить. Он насвистывал ястребу гимны, разыгрывал сцены из комических опер Гилберта и Салливана, а также из итальянских опер. Поразмыслив, Уайт решил, что ястребам больше нравится Шекспир.
Учась в университете, я выбрала тему трагедии для работы, которая была частью исследований, дававших право на получение степени по английскому языку и литературе. В этом заключалась некоторая ирония, потому что я сама выглядела абсолютно трагично. Ходила в черном, курила «Кэмел» без фильтра, слонялась по университету с густо накрашенными глазами и была не в состоянии написать ни единого эссе – ни о греческой трагедии, ни о яковианской, ни о шекспировской – ни вообще сделать что-то путное. «Я бы хотела составить о мисс Макдональд крайне нелицеприятную характеристику, – сухо заметила одна из моих преподавательниц, – но поскольку я никогда ее не видела и даже не представляю, как она выглядит, то не могу этого сделать». Но я все же читала. И читала много. Выяснилось, что существует множество определений того явления, что зовется трагедией, которые пробили себе дорожку в историю литературы, и самое простое было следующее: это история персонажа, которого в силу определенных обстоятельств из-за морального изъяна или личной несостоятельности ожидает гибель.
Именно работа над исследованием о трагедии привела меня к Фрейду, потому что тогда он был еще в моде и потому что психоаналитики тоже попытались объяснить трагедию. И, прочитав его, я начала замечать всевозможные психологические переносы в своих книгах об охоте с ловчими птицами. Я увидела, как сокольники девятнадцатого века переносили на своих ястребов все мужские качества, существованию которых, как им казалось, угрожает современность: дикость, властолюбие, мужество, независимость и силу. В процессе дрессировки, отождествляя себя с ястребами, они могли путем
Для Уайта охота с ястребом тоже предполагала странные проекции, но иного характера. Молодой немецкий ястреб-тетеревятник Уайта был живым выражением всех скрытых в нем самом темных и постыдных желаний, которые он пытался подавить многие годы. Ястреб был шальной, волшебный, дикий, жестокий и беспощадный. Уайт так долго старался быть джентльменом, старался приспособиться, следовать всем правилам цивилизованного общества, быть нормальным, быть как все. Но годы учительства в Стоу, психоанализ и страх перед войной привели его к срыву. Он отказался от человечества в пользу ястребов, но полностью уйти от действительности не смог. Уайт снова вступил в борьбу с целью цивилизовать извращенность и неуправляемость внутри самого себя. Только теперь он вложил эти качества в птицу и пытался цивилизовать их в ней. Оказавшись, таким образом, вовлеченным в странное, замкнутое сражение с птицей, которая обладала всем тем, к чему его так тянуло и с чем он постоянно боролся. Ужасный парадокс. Подлинная трагедия. Неудивительно, что жизнь с ястребом чуть не свела Уайта с ума.