Я всегда был идеалистом…

Я торжественно обещал не выступать против Запорожца. Оказалось, что Запорожец смотрел далеко вперед, а я тогда, по молодости, неопытности и наивности, не придал сказанному никакого значения. Запорожец же все понимал и оказался человеком дальновидным…

Вот на этом, собственно, и закончилась, насколько я понимаю, попытка еще раз закрыть Выготского и его школу. Причем, для того чтобы вы понимали смысл тогда происходившего, нужно иметь в виду, что в тот момент культурно-историческая концепция Выготского еще не была восстановлена и подмята Леонтьевым. Он тогда еще не продолжал и не развивал идей культурно-исторической концепции – это произойдет позже.

Вот каким образом, в результате какого стечения жизненных обстоятельств я не попал в Институт психологии в 1959 году в лабораторию Смирнова или Теплова, а попал в октябре 1960 года в Институт дошкольного воспитания. Так меня отблагодарили за мой выкрик и выступление на обсуждении тома работ Выготского…

– А какова была судьба дальнейших публикаций работ Выготского?

– Разговоры о дальнейших публикациях шли все время, но никто не делал никаких телодвижений. Вот сейчас, как вы хорошо знаете, Коля, будут публиковаться препарированные семь томов…[71] То есть будут ли – это неизвестно, но известно, что Выготского там препарировали и переписали под теорию деятельности. Сейчас выйдет, так сказать, деятельностный вариант. Причем на самом деле это фальсификация.

Я только добавил бы к сказанному очень интересную вещь: те, кто сопротивлялся изданию работ Выготского, в такой же мере сопротивлялись и изданию работ Пиаже. Когда я вошел в 1961 году в редакционно-издательский совет с предложением перевести и издать том избранных сочинений Жана Пиаже[72], то мне понадобилось четыре года, чтобы разными хитрыми ходами преодолеть (я не буду сейчас обсуждать технику этого дела) сопротивление Лурии. Он делал все, чтобы собрание сочинений Пиаже не вышло. Делал скрытно, но и открыто тоже, то есть говорил на заседаниях редакционно-издательского совета, что это нам не нужно, что наши концепции более передовые, что зачем нам переводить и публиковать Жана Пиаже, когда у нас есть собственные работы, далеко ушедшие вперед, и т. д.

– Такое впечатление, что это не характеристика данных людей как таковых или какая-то особенность их психологии. Эти ситуации все время воспроизводятся…

– Да. Дело именно в групповой психологии. Я ведь очень хорошо понимаю то, что там происходило. Дело в том, что они (ученики) переписывали, использовали Выготского. Точно так же эксплуатируются работы Пиаже, его эксперименты, но не публикуют самого Пиаже…

Беседа вторая

15 ноября 1980 г.

– Я родился и вырос в семье так называемого ответственного работника. Это тот слой (иначе можно сказать – «класс») людей, который непосредственно строил и выстроил в нашей стране социализм. Когда я размышляю над тем, почему я стал таким, каким я стал, то я, конечно, очень многое отношу именно на счет характера и сложностей жизни семьи. Это первый очень важный момент. Второй, тесно связанный с первым, – наверное, тот, что семья отца принадлежала к кругу еврейской партийной интеллигенции, но была как бы на его периферии. Этот момент тоже очень важен и должен быть специально выделен.

Лео Сольц

Сам отец[73] был родом из Смоленска. Мать его носила очень известную на западе Белоруссии фамилию Сольц[74] и была двоюродной сестрой Арона Сольца, которого в 30-е годы называли совестью партии[75].

Рася Львовна Щедровицкая (Сольц)

Я уже практически не помню бабку, но она всегда присутствовала в рассказах родственников и поэтому как бы реально существовала в семье. Была она очень своенравна. Достаточно сказать, что она сбежала из-под венца, в буквальном смысле слова – прямо из свадебной кареты, ушла к моему деду[76] и какое-то время скрывалась в городе от семьи и жениха.

Гирш Яковлевич Щедровицкий

Родилось у нее десять детей, из которых пятеро выжили: три брата и две сестры. Старший брат[77] отца был на двадцать лет старше его, средний[78] – на десять лет. Оба учились в Германии на врачей, поскольку в тогдашней России, как правило, учиться в высших учебных заведениях люди еврейского происхождения не могли и их не принимали на государственную службу. И было всего два пути: либо стать врачом – с тем, чтобы иметь собственную практику, либо юристом, опять же – чтобы иметь собственную практику.

Сольцы в основном были раввинами в различных городах Западной Белоруссии и Украины и в этом смысле принадлежали к такому, что ли, аристократическому слою внутри еврейства, но тем не менее молодое поколение очень активно шло в революцию.