Я всегда был идеалистом…

И начал заваливаться назад… Медленно… К нему подскочили. А он все синеет, глаза у него закрываются, и он падает назад и теряет сознание. Переполох в президиуме, переполох в зале: все вокруг орут, шумят – крики, то да се… Кто-то побежал за скорой помощью. Народ встает – надо выносить человека.

Я сижу и думаю: снова «убил» человека… Вот же мало мне Трахтенберга – тут еще и про этого будут говорить… Фу ты, черт! До чего противно! Народ снует туда-сюда. Наконец его выносят. Я занят своими мыслями. А надо было бы, конечно, понаблюдать, что там делают Теплов со Смирновым, как они все суетятся… Тут секретарь партийной организации объявляет, что в связи со случившимся заседание откладывается и переносится на неопределенный срок. Народ выходит, и на этом первый акт пьесы закончен.

Прибегает дня через три Зинченко и говорит, что заседает партбюро, ведут следствие – кто кричал? Знают, что кричал кто-то из нас троих, но кто конкретно – толком не знают. Одни говорят, что это Щедровицкий кричал, другие говорят, что Зинченко, а третьи – что Давыдов крикнул. Мнения разошлись, а спросить в лоб они не могут, вот и будут выяснять, как и что…

Проходит какое-то время, недели две; суета продолжается, но вот появляется объявление, что будет продолжение заседания – но уже в Малом зале. Присутствовать могут только сотрудники института, да и то только члены партии, так как вход по партийным билетам, и ответственные работники министерства – и никаких пришлых.

Приходит опять Зинченко и сообщает, что будут искать виновных. YY более-менее оправился, но так как язык у него немножко заплетается, то продолжать доклад он не может, и поэтому, хотя доклад считается в основной своей части состоявшимся, ищут, кто бы мог выступить… Но никто не хочет, все повисло в воздухе…

Я взвесил всю эту ситуацию и решил, что надо переходить в наступление. Когда все собрались, написал записку в президиум.

– А вы к этому времени были уже членом партии?

– Да, с 1956 года.

Я написал записку, что прошу дать мне слово для разъяснений в связи с моей репликой.

Пока записка путешествовала, встает секретарь партбюро и говорит: «Товарищи, у нас на ученом заседании произошло такое нехорошее событие: кто-то позволил себе реплику – неакадемическую, ненаучную, – в результате чего у товарища YY случился гипертонический криз. И вот старый заслуженный пенсионер, имеющий персональную партийную пенсию, вынужден был десять дней пролежать в больнице, и мы сейчас…» В этот момент записка дошла до президиума, Гуревич ее раскрыл и протянул секретарю. Она говорит: «Вот мы хотели узнать – кто, а тут уже все выяснилось». Они начинают между собой совещаться: что и как. Она продолжает: «Выяснилось, что это кричал товарищ Щедровицкий». Я тогда встаю и иду по направлению к президиуму. Причем там не знают, то ли давать мне слово, то ли нет и вообще что делать, потому что в принципе не могут даже на два шага вперед просчитать ситуацию.

Я вышел и говорю:

– Хочу продолжить свою реплику. Я считаю, что партийное бюро института допустило принципиальную политическую ошибку, во-первых, доверив это выступление товарищу YY – человеку, далекому от современной науки, не работающему в институте, пенсионеру. Если партбюро института слушало тезисы доклада YY и одобрило их, то все партийное бюро несет ответственность за эту политическую ошибку. Я считаю, что мы должны спросить с них за это и подвергнуть их действия принципиальному партийному разбору. Кроме того, хочу собравшихся здесь предупредить, что напишу соответствующее заявление в райком партии, буду просить, чтобы там тщательнейшим образом разобрались со всем тем, что здесь происходит, поскольку сейчас является принципиально неверным противопоставлять крупнейшего советского психолога – создателя большой школы, имеющего много учеников, – Ленину, ленинской теории отражения. И те, кто это утверждает, явно незнакомы с работами Льва Семеновича Выготского, совершенно их себе не представляют, поскольку Выготский был проводником марксистской идеологии, марксистской методологии. Мы сейчас очень хорошо понимаем, что в 30-е годы господствовали реактология, механицизм и меньшевиствующий идеализм. Суждения тех лет были во многом неверны, партия решила эти вопросы, и поэтому сама манера доклада явно не соответствует нашему времени и является вредной. Я уже сказал в тот раз, что это клевета, и повторю еще раз: это прямая, открытая клевета. И поэтому считаю, что, во-первых, сам YY должен понести за нее наказание, а во-вторых, должны понести наказание все организаторы обсуждения, члены партбюро, которые или одобрили доклад, или не смогли его предотвратить.

Тут этот дурачок YY говорит: