Я всегда был идеалистом…

Вообще, в это время начинается подлинное развитие самой психологии. До сих пор она была даже не профессией, а родом занятий для очень небольшой, локальной группы людей, занимавшихся чисто научно-исследовательской работой. Мест для работы было мало, и все они были заполнены. Очень часто студентами психологического отделения овладевало неверие в свое будущее – они депрофессионализировались, поскольку считали, что возможностей для дальнейшего роста нет. Но как раз в конце 50-х годов уже складывалась какая-то новая ситуация, которая должна была закончиться расширением возможностей и появлением рабочих, производственных мест для психологов – в связи с расширением сферы приложения психологии. Так оно и произошло, и мы тогда хорошо понимали и знали, что необходим ряд условий и механизмов, оформляющих этот процесс, и, в частности, появление «Докладов АПН РСФСР» стало одним из таких важных механизмов.

Как раз в январе 1957 года вышла первая моя работа в журнале «Вопросы языкознания» под названием «“Языковое мышление” и его анализ»[40]. И вот Василий Давыдов – а он стал фактически издательским редактором «Докладов АПН РСФСР» – предложил мне написать туда статью. И когда встал вопрос, а кто же, собственно говоря, может ее представить, то Володя Зинченко сказал, что единственный человек, который способен отнестись непредвзято и вообще рассматривать по содержанию, – это Пётр Алексеевич Шеварёв.

Надо сказать, что в «Доклады…» статьи сдавались по представлению академика или члена-корреспондента Академии педагогических наук. Он должен был прочесть статью, определить ее научное достоинство, или качество, и поэтому на изданных статьях всегда стояло наверху: представлено академиком таким-то, представлено членом-корреспондентом таким-то, то есть всегда кто-то должен был взять на себя функцию представления и гарантировать качество публикуемой работы.

И вот летом или, может быть, весною 1957 года Володя Зинченко познакомил меня с Петром Алексеевичем Шеварёвым. Я принес ему статью – это была программная работа «О возможных путях исследования мышления как деятельности», написанная вместе с Никитой Глебовичем Алексеевым[41], – и оттиск из журнала «Вопросы языкознания». Он взялся их прочитать.

Я уже сказал, что Пётр Алексеевич Шеварёв был одним из тех немногих повстречавшихся мне в жизни людей, кто был действительно искренне и до конца предан науке и жил наукой. Впоследствии, если я правильно понимаю, он очень симпатизировал мне; я часто бывал у него дома. Каждую сданную ему статью он прочитывал детальнейшим образом и ставил невероятное количество вопросов. В печать ни одна моя работа не проходила через него сразу: мне приходилось делать четыре-пять вариантов, прежде чем он ее подписывал. При этом он заставлял меня все время развертывать содержание.

Дело в том, что серии моих публикаций (такие, например, как «О строении атрибутивного знания»[42] или «Принцип параллелизма…»[43]) первоначально представляли собой одно-единственное сообщение, каждое из которых [впоследствии] расслаивалось и расширялось в процессе ответов на вопросы Петра Алексеевича. Я тогда питал обычную для молодежи иллюзию, что надо сразу по возможности больше сказать в одной статье, и поэтому так уплотнял каждый текст, что понять его в принципе было невозможно. Так вот, Шеварёв заставлял меня развертывать содержание моих текстов, пользуясь для этого каждым возможным случаем.

Я приходил к нему домой – он жил на Чистых прудах, почти напротив нынешнего здания театра «Современник», а тогда там помещался кинотеатр[44]. Мы с ним долго сидели, обсуждая разные вопросы истории психологии, логики. Он рассказывал о психологах, жизни в психологии, о Георгии Ивановиче Челпанове и о челпановцах. Все, что я знаю об этом, я знаю от него. Он передавал мне свое отношение к миру психологии.

Георгий Иванович Челпанов

Пётр Алексеевич Шеварёв принадлежал к первому поколению учеников Георгия Ивановича Челпанова. После окончания провинциальной гимназии, очень известной качеством своего обучения, он поступил на историко-филологический факультет Московского университета, на классическое отделение, и где-то курсе на третьем пришел к Челпанову и попросил разрешения войти в его семинар.