Я - Русский офицер!

— Да ты, начальник, не бузи! Я впервые в жизни увидел, как фраер со мной самолично без всякого наезда птюхой поделился! Или я уже не жиган, или он, фраер! — сказал Ферзь, ехидно улыбаясь и спрятал в вещевой мешок столь ценный для арестанта подарок.

— Начальник, а чифирнуть на дорожку слабо!? Нам бы кипяточку, мы бы сейчас с босотой замутили, да встречу нашу с корешом вспрыснули. Где еще доведется так покумарить?

— Ладно, каторжане, жрите свой чифирь! Да только времени вам на это десять минут, — сказал конвойный и приказал сержанту принести кипяток.

Урки, услышав добро на распитие чифиря, засуетились. Скинув весь свой чай в большую алюминиевую кружку, он тут же был заварен кипятком и подогрет на факеле, пока «шапочка» заварки не поднялась над бортом кружки. Ритуал приготовления был окончен и уголовники, сев возле лавочки на корточки, стали молча пить горькую и вяжущую черную жижу. Обжигаясь и сплевывая попавшие в рот «нифеля», они вновь и вновь прикладывались к кружке, делая по два традиционных «хапка». Каждый, в ту секунду осознавал, что возможно это был его последний чай. И не пройдет и несколько дней, как многие из тех, кто сменил лагерь на фронт, смогут остаться в живых. Но это тогда был их выбор и они знали, на что шли.

* * *

Дорога на войну была дальняя. Самолетом летели до Иркутска, а там, через Иркутскую пересыльную тюрьму, этапом до Свердловска.

За это время Краснов узнал от Саши Фескина, с точностью до минуты, как погиб его отец. Как бесстрашно он бросился защищать его от вертухаев, как в «буре» по уши в дерьме, делил с ним пайку и последнюю папиросу. Все это настолько сблизило Краснова с Сашкой, что все довоенные обиды прошли, словно их никогда и не было.

К концу пути, в Свердловске, таких как Фескин и Краснов собралось больше пяти сотен. Свердловский централ уже не мог вместить в себя такое количество осужденных, которым по указу Сталина срока были заменены на штрафные батальоны и роты. Всех условно освобожденных, вместе с военными штрафниками, разместили в пересыльном лагере невдалеке от города.

Военные, несмотря на воинские звания и рода войск, держались от уголовников обособленно, зная их непредсказуемость и страсть к провокациям.

Блатные урки постоянно резались в карты, не обращая никакого внимания на «красноперых» штрафников, которых забросила судьба из боевых подразделений и частей обеспечения.

Было неудивительно, что за пару дней пребывания в пересылке, многие вещи по несколько раз меняли своих хозяев. В один из апрельских дней, когда блатные, напившись чифиря, очередной раз уселись гонять «буру», один из уголовных авторитетов — Королек, проигравшись, поставил на унты Краснова, словно на свои собственные. Наверно, он надеялся, что молодой летчик, испугавшись, просто так отдаст их, и карточный долг будет с него списан. Играя, он абсолютно не подозревал, что бывший жиган и вор Ферзь, из колымского лагеря, уже достал финку из сапога и незаметно под фуфайкой гладит ее костяную рукоятку, предчувствуя, что придется перед ванинскими блаторями тянуть мазу за друга.

— Фа! Королек! Скидавай прохари! Не фарт тебе сегодня, кон срубить! — сказал один из блатных, веером перетасовывая карты.

— Базара нет! Вон смотри, летун шконку парит! Я щас в один момент, его прохари волосатые, с заготовок вместе с портянками стяну, но с долгом, мужики, рассчитаюсь!

Королек, держа руки в карманах, блатной походочкой подошел к Краснову и на уголовном жаргоне обратился к нему:

— Слушай ты, фраерок! Скидавай, ты, свои унты! Тут у нашего пахана копыта инеем покрылись!

Краснов приподнялся с нары и, глядя наглому жигану в глаза, сказал:

— Шкары мои! Тебе, если надо, на рынок сходи, да там поторгуйся! Авось, что найдешь себе по фасончику.

— Ты, черт, че, меня не понял, в натуре!? Али, ты, штырину хочешь в ливер получить!? — спросил Королек, делая вид, что в его кармане финка.

— Да я хотел на тебя насрать, и на твоих блатных тоже! — ответил Краснов, и закурил, ожидая дальнейшее развитие событий.

— Босяки, «красноперый», в натуре, с нами каторжанами делиться не хочет! Да я его сейчас порву на портянки! — завопил Королек, разрывая на груди рубаху.

Краснов с силой ударил зека в пах. Даже через меховые унты он почувствовал, как от этого удара яйца уголовника, то ли лопнули, то ли влезли ему в задницу. Тот, выкатив глаза из орбит, схватился за свой «мужской дар» и, рухнув на пол, поджал к животу свои ноги. Так и замер он в позе морского конька, задыхаясь от нестерпимой боли, пронизавшей все его тело.