Я - Русский офицер!

Блатные, сидящие в углу, бросили карты и, вытащив из «курков» заточки, двинулись в сторону Краснова. Саша Фескин, наблюдавший со стороны за всеми этими интригами и, видя, что сейчас в хате начнутся кровавые разборки, спокойно подошел к Краснову, прикрыв его. Развернувшись, с пол-оборота, он первый ударил лезвием ножа по животу одного из матерых уголовников, вскрыв его брюшину и, обнажив, зеленые и вонючие кишки. Ливер не удержался в разрезанном животе и вывалился на грязный пол тюремного барака. Блатной, от шока ничего не поняв, увидел свои выпавшие кишки, со стеклянными глазами, наполненными ужасом, стал запихивать их назад, надеясь отсрочить минуту своей смерти.

— Клянусь отбитыми вторяками, он меня зажмурил, сука!!! — завопил тот, и рухнул на пол.

Зеки, видя Фескина с ножом, отпрянули от него в свой угол, ничего не понимая.

— Каждую суку одену на заточку, кто этого летуна тронет! — заорал Фескин, и вытянул вперед руку с ножом. — До фронта хрен у меня доедете, здесь на киче и подохнете! Батька этого летуна за меня мазу тянул на смоленском централе, как я за него. За это от вертухайской пули и погиб! Так, что, фраера, по норам, а то попишу всех! — вопил Ферзь, брызгая от ярости слюной.

В одно мгновение все стихло. Воры разошлись по углам, оставив лежащего на полу жигана истекать кровью. Еще несколько секунд тот дергался в агонии, пока душа не покинула тело. Кровь растеклась по грязным доскам огромным бурым пятном, наполняя камеру сладковатым и неприятным запахом человеческих внутренностей. Так и лежал он с валяющимися в этой луже кишками, пока в барак не вошел НКВДешник.

Майор, в начищенных до блеска хромовых сапогах, шел по бараку, щелкая семечки. Он пристально осмотрел хату, выискивая своим взглядом убийцу. Раз за разом майор молча бросал семечки в рот и, выплевывая шелуху на пол, спокойно спросил:

— Кто его!? Кто из вас убил урку?

— Гуня Ванинский, гражданин начальник, сам вскрылся! Играли в «буру», а он, придурок лагерный, все добро свое просрал. Башлять ему было нечем, взял и сделал себе харакири, словно самурай, на! Все видели, на!

Уголовник лежал на полу с поджатыми ногами, а в его руке был зажат нож, которым он хотел полосонуть Краснова. Майор, очередной раз выплюнув шелуху уже на лицо убитого, согнулся и, достав из кармана носовой платок, аккуратно вытащил из руки Гуни финку.

— Проверим! — сказал он. — Осипов, давай! — дал он команду, и в барак заскочило несколько солдат из конвойной роты.

Толкая прикладами автоматов штрафников, они всех поставили к стенке и приступили к обыску. Вещи заключенных полетели из узлов, перемешиваясь между собой. Заточенные ложки, ножи, острые пластины металла с тряпичными рукоятками, посыпались на пол. Солдаты подбирали все эти опасные предметы и складывали их на плащ-палатку. Когда обыск был закончен, двое НКВДешников за ноги и за руки выволокли труп убитого в коридор.

— Так, урки, мне тут не шалить! Не хватало еще, чтобы вы до фронта тут друг друга перерезали! Кто из вас старший лейтенант Краснов? — громко крикнул майор, озираясь на стоящих вдоль стены осужденных.

Валерка вздрогнул. Неужели майор уже знал, что драка началась из-за него? Сомнения и домыслы терзали его душу. Обернувшись, он сказал:

— Я, старший лейтенант Краснов!

— Давай, старлей, собирай свои шмотки и на этап. На тебя прислали отдельный наряд. Поедешь на Ленинградский, там теперь штрафной полк.

Валерка в куче раскиданных вещей нашел свои тряпки, тетради, письма и в спешке стал складывать вещевой мешок. Собрав, он поставил свой баул и сказал:

— Разрешите, гражданин начальник, с земляком попрощаться?

— Давай! Минута тебе времени и чтобы был готов как пионэр!

Валерка подошел к стоящему около стены Фескину, и крепко, по-дружески обнял его.

— Давай, Санька, береги себя! Спасибо тебе! Останешься жив, увидимся в Смоленске после войны.

Фескин похлопал друга по плечам, и сквозь пробившую его слезу, сказал:

— Может, еще и раньше свидимся!? А не свидимся, так хоть после войны помяни Валерка, жигана Ферзя, и водки выпей за упокой моей души!

— Вспомню! — ответил Валерка и, подняв с пола вещевой солдатский мешок, вышел в коридор.

Кованая дверь за его спиной гулко захлопнулась…

«Ферзь»

Начало июля 43 года пылало жаром. Земля высохла и местами даже потрескалась.

Передвигались исключительно ночами, чтобы немецкая авиаразведка не могла засечь передвижение огромной массы военной техники и живой силы. Пыль, поднятая танками, мешала дышать и, идущая к линии фронта колонна штрафников своими пилотками прикрывала лица, чтобы не задохнуться. НКВДешники с автоматами наперевес шли параллельно штрафным батальонам, контролируя каждое движение бывших уголовников и проштрафившихся красноармейцев.

— Сколько еще тащиться, сучье вымя!? — спросил Ферзь молоденького солдатика. — Я ноги уже до самых яиц стер! Жопа от пота вся мокрая!

— Говорят, километров сорок, — ответил тот и представился. — Меня Васька звать. Хвылин я, из села Снегири, с Вологодчины!