Вскоре мне даже понравилось находиться в универе, когда вокруг почти никого не было. В коридорах царила тишина, в столовой мальчики-первокурсники не обзывались и не кидались друг в друга булочками. Парки были прекрасны, я любила сидеть там на скамейке под чудесной магнолией и читать. В то лето я прорабатывала творчество Герберта Эрнеста Бейтса [13]. Я предпочитала его книги о семействе Ларкин его же более серьезным романам, поскольку в них он писал о семье, в которой все любили друг друга.
Однажды в августе, когда было особенно тепло, я отважилась надеть сарафан. Обычно я предпочитала прикрывать руки из-за шрамов. Но было слишком жарко, чтобы париться в рукавах.
— А вы до сих пор здесь? — послышался голос.
Мне не нужно было поднимать голову, чтобы узнать, кто это.
— Да, — сказала я.
Я ожидала, что Роджер спросит, почему я не поехала домой, но он не спросил. Словно уважал мою потребность в приватности. Мне это понравилось.
— Я тоже решил остаться.
Тут я все же подняла глаза. В руках он держал коричневый конверт.
— Мое свидетельство о безоговорочном расторжении, — произнес он, поглаживая конверт так, словно тот был драгоценным. — Я долго ждал, и вот оно у меня.
— О расторжении чего? — спросила я.
Казалось, он удивился, что я не поняла.
— Брака. Юридический документ, подтверждающий, что он окончательно завершен.
Раньше я никогда не встречала разведенных людей, еще одна примета того времени. Я была ошарашена и взволнована одновременно. Выходит, теперь он свободен…
— Вам грустно? — спросила я.
Годы, проведенные в Хайбридже, научили меня, что иногда прямые вопросы — самое лучшее; хотя и не всегда разумно давать прямые ответы.
— И да и нет. Мы были слишком молоды, когда встретились, но возможно, нам обоим стоило бы прикладывать больше усилий к семейной жизни. Странно осознавать, что теперь я холост. — Он будто сам с собой разговаривал.
— В этом есть свои прелести, — неожиданно сказала я.
— Правда? — Он пристально посмотрел на меня сверху вниз. — Знаете, что мне в вас нравится, Элли? Вы не такая, как все.
— Это комплимент или как? — спросила я, памятуя до сих пор задевающее меня высказывание соседки перед балом.
— Комплимент, конечно.
Мое сердце исполнилось признательности. В Хайбридже мы все знали, что мы — другие. В этом таился наш самый большой страх. Каждый из нас оказался там по ужасной причине. Сможем ли мы в дальнейшем жить нормальной жизнью? Я была единственной из нас, кто поступил в университет. Но я уже начинала задумываться, что делать потом. Вдруг какой-нибудь потенциальный работодатель, скажем, отыщет обо мне информацию в газетных архивах и выяснит, что я натворила, — пусть я и сменила фамилию?
— Я собирался сегодня прокатиться на велосипеде до Соннинга, — произнес Роджер, прерывая мои размышления. — Не желаете ли поехать со мной? Там по-настоящему красивые места у реки и отличный паб.
Многие студенты ездили на велосипедах, но не я. Слишком большая ответственность — вот почему я поклялась не садиться за руль. Вдруг я кого-нибудь покалечу?
— Я много лет не каталась на велосипеде, — сообщила я.
— Не волнуйтесь. Этому нельзя разучиться. — Тут он взглянул на шрамы на моих руках, но ничего не сказал.
От смущения я почти нагрубила:
— А вам что, больше некого пригласить?
— Есть, но я хочу поехать с вами. Вы сделаете мне одолжение. — Он взглянул на конверт в своей руке. — Мне необходимо проветрить голову после провала в роли семьянина.
— Это не провал, — быстро возразила я. — Просто смотрите на это как на начало новой жизни.
— А знаете что? Вы, пожалуй, правы.
Права? Если бы он только знал. Долгие годы я мечтала покинуть Хайбридж со всеми его правилами и предписаниями, чтобы стать свободной. Но теперь я одна в этом новом мире, вольна делать что хочу, и мне страшно снова совершить ужасную ошибку. Что, если прямо сейчас я делаю очередную? И речь не только о согласии сесть на велосипед…
Но Роджер не солгал. Вспомнить навыки езды оказалось легче, чем я думала. Я так сосредоточилась на равновесии и дороге, что не успевала волноваться, как бы кого не сбить. Тем не менее, когда мы без происшествий добрались до Соннинга, я испытала облегчение.
— Какая здесь все же красота, — заметил он, указывая на змеящуюся реку, когда мы сидели в саду за пабом. Он взял себе пинту правильного эля. Я, как обычно, пила лимонад.
— Ага, — кивнула я, заставляя себя смотреть на воду. Она такая непредсказуемая. Как и дороги. Как и самолеты. Никак не предугадать, когда произойдет катастрофа.
Позже, когда мы возвращались к велосипедам, я почти наступила на трещину в асфальте. Чтобы избежать ее, я шарахнулась в сторону и пошатнулась. Роджер поддержал меня под руку.
— Спасибо. — Я почувствовала, как густо краснею, и наклонилась, чтобы снять велосипедный замок. Когда я разогнулась, его лицо оказалось слишком близко к моему. Я мгновенно поняла, что он хочет меня поцеловать.
— Нет, — сказала я, так быстро отступив назад, что снова едва не упала. — Извините.
Он растерянно наморщил лоб.
— Вы имеете в виду, что не готовы сейчас, или что не захотите этого никогда?