Я отвернулась

— Разве Шейла тебя не навещает?

В ответ раздалось возмущенное фырканье:

— Она слишком занята ребенком, чтобы возиться со своей старой матерью.

Это показалось мне далеким от истины. Вернувшись домой на каникулы, я заметила, что Шейла в основном проводит время «отдыхая», свалив на меня присмотр за младшим братом, которому теперь исполнилось четыре года. Но мне не хотелось говорить об этом старушке. Это нелегко, когда бросает собственная дочь.

Я бережно укутала ей плечи одеялом и выкатила ее через французское окно на главную лужайку. К счастью, на дорожках здесь был гравий, а не асфальт с трещинами.

— С мальчиками-то встречаешься? — заинтересованно спросила она, когда мы завернули за угол клумбы с ярко-красными розами.

Вопрос был настолько неожиданным — и никак не связанным с предыдущим разговором, — что мне потребовалось несколько секунд, чтобы собраться с мыслями.

— Да ладно, не стесняйся! В твоем возрасте у меня уже был кавалер. — Она фыркнула. — И мне это пошло на пользу, кстати.

— Расскажи о нем, — предложила я в надежде отвлечь старушку от первоначального вопроса. Но я и забыла, какая она проницательная.

— Ага, значит, у тебя все-таки есть парень! Не отрицай этого. И кто же он? Живет рядом с твоей новой школой, да?

Я почувствовала, что краснею.

— Нет, он здешний. Вообще-то, он просто друг. Я знаю его с детства. Наши мамы дружили.

Глаза бабушки Гринуэй заблестели от любопытства.

— Продолжай. Как его зовут?

Теперь я горела от смущения.

— Питер.

Произнеся его имя вслух, я почувствовала себя немного обманщицей. Питер был просто кем-то, кого я знала всегда.

— Он тебе пишет?

— Да, — ответила я, заливаясь краской. Признаться, я очень удивилась, когда вскоре после поступления в новую школу получила от него послание. «Просто хочу узнать, как у тебя дела», — пояснил он. Возможно, его мать заставила. Я отправила ответ, что все не так уж плохо. Затем он снова написал, рассказал про футбольные матчи, в которых участвовал, и про новый школьный дискуссионный клуб, в который вступил. Внизу страницы всегда стояло просто «Питер». Там не было слов «с любовью» или чего-то подобного. Но я всегда с нетерпением ожидала увидеть в почте что-то от него, наряду с еженедельными депешами отца.

— Готова спорить, на остальных девчонок это производит впечатление.

— Я им ничего не говорю.

— А надо сказать! — Бабушка Гринуэй стукнула кулаком по подлокотнику кресла, да так, что спугнула маленькую коричневую птичку, сидевшую на ветке неподалеку. — Тогда у тебя будет больше подруг. Девчонки такие. Они выделят тебя из толпы.

Что, правда? Я не представляла, как такое может быть. Когда я упомянула, что моя мать умерла, от меня стали шарахаться еще больше. Быть другой — в этом нет ничего хорошего.

— Надеюсь, теперь, дома, ты встречаешься со своим Питером?

Я опять покраснела. Он не был «моим» Питером, но слышать такое было приятно.

— Мы встречаемся, чтобы вместе почитать стихи, собственно говоря, — выдала я желаемое за действительное. Я даже не знала, любит ли Питер стихи.

— Ха! — Ее индюшачья шея заколыхалась от смеха. — Они все еще пользуются этим предлогом? Отец Шейлы закадрил меня именно так. А потом видишь, что случилось.

Я вспомнила, что отец рассказывал мне о мистере Гринуэе, которого убили в бою во время войны.

— Сочувствую. Тебе, наверно, было очень тяжело, когда он погиб.

— Погиб? — Ее взгляд внезапно посуровел. Она снова стукнула кулаком по креслу. В голосе послышалась горькая злость. — Майкл не погиб. Он просто свалил, когда началась война, чтобы спасти свою жопу от призыва.

В другое время меня шокировало бы такое грубое выражение. Однако тогда меня поразило иное.

— Майкл? — повторила я. — Но так зовут и моего брата.

Бабушка Гринуэй усмехнулась.

— Ну да. Назван в честь дедушки. Дурацкие сантименты. Тот ублюдок — извини за мой французский — бросил меня беременной. Теперь-то это в порядке вещей. Матери-одиночки живут и в ус не дуют. Но тогда никто не хотел даже разговаривать со мной. Дети в школе издевались над Шейлой. Откуда, ты думаешь, у моей девочки такая обида на весь мир? «Незаконнорожденная» считалось ругательным словом. В те дни трудно было расти принесенной в подоле. А потом, как ты уже в курсе, ее отправили в приют, а я выбивалась из сил, чтобы найти нам крышу над головой, пока наконец не добилась ее возвращения.

Знал ли об этом мой отец?

— Только никому не говори, — предупредила старушка, словно прочитала мои мысли. — Лучше бы мне было держать рот на замке. Шейла меня убьет, если узнает, что я проболталась. Но я хочу, чтобы ты остерегалась. Моя дочь вся такая манерная и, типа, правильная, потому что хочет уйти как можно дальше от своего прошлого. Если она сделает что-то, чего не следовало — даже любую мелочь, — она всегда будет все отрицать, чтобы избежать ответственности. Как в случае с таблетками, о котором ты мне рассказывала.

Я до сих пор очень переживала из-за этого.