Я отвернулась

14.15. 17 августа 1984 года

Голос Майкла звучит неподалеку от нас.

— Элли? Где вы? Я сдаюсь!

Питер отстраняется от меня:

— Наверно, тебе лучше выйти к нему.

— Нет! — говорю я в возбуждении, притягивая его к себе. — С ним все будет в порядке.

— Элли! — снова смутно слышу я голос брата. — Мне страшно!

Но я не могу прерваться.

Я не знаю, как долго это длится. Когда мы наконец расцепляемся, мои губы опухли и ноют от восхитительной боли. Голова идет кругом от счастья.

— Я люблю тебя, Элли, — говорит Питер.

У меня ёкает сердце. Такого я не ожидала! Но кажется, в ответ полагается сказать то же самое.

— Я тоже тебя люблю, — выдыхаю я.

Он наклоняется и срывает незабудку, растущую в роще. Вручает мне. Я прижимаю ее к груди, вспоминая, что это любимый полевой цветок мамы.

— Я буду хранить ее вечно, — шепчу я. — Спасибо!

И тут я вспоминаю. Майкл.

— Я иду тебя искать! — кричу я.

Тишина.

— Он уже сам искал нас раньше, — говорю я, начиная паниковать. — Ему надоело прятаться, потому что мы долго не показывались.

— Может, он снова решил спрятаться, — говорит Питер. — Как насчет дровяного сарая? Я ему сразу сказал, что это подходящее место.

Но его там нет.

И в огороде тоже нет. И в розарии. И за каждым из деревьев.

У меня холодеет в груди.

— Майкл! — кричу я. — Это не смешно! Где ты?

Глава 58

Удивительно, на что способен наш мозг, когда доведен до крайности. По мнению дамы-психолога, которая мной занимается, у меня «комплексное посттравматическое стрессовое расстройство вкупе с диссоциативной реакцией бегства и тревожностью». Вызванное, как она считает, видом красной футболки моего внука в пруду. Но я смотрю на это так — мой мозг был настолько напуган, что ему пришлось прятаться от самого себя.

Все, что я могу сказать, — я не знаю точно, когда перестала быть Элли и стала Джо. Сейчас я даже не помню жизни под личиной Джо. Но по камерам видеонаблюдения ясно видно, как я сажусь на автобус в Оксфорде и выхожу в Бристоле. Другие с разных точек показывают, как я иду по городскому району, известному под названием Стоукс-Крофт. У меня бритая голова и грязная одежда. Я вполне успешно и убедительно вписалась в шкуру другой женщины.

Мне говорят, что после ареста я не узнавала собственных детей. Насколько это ужасно?

Именно мой сын Люк помог мне прийти в себя. Он и его сильное сходство с Майклом. Сын вернул мне музыкальную шкатулку со всеми ее смыслами за все годы. Музыка, объяснили мне, это сильнейший спусковой крючок для воспоминаний. Полагаю, мой мозг наконец готов осознать, что я натворила.

— А ты что, одна из таких шизиков, да? — спрашивает соседка по камере.

Я пытаюсь объяснить, что не все так просто, но она не понимает. Как только женщины в тюрьме узнали, кто я такая, они стали называть меня «леди убийца» [16]. Я не хочу думать о втором слове — «убийца». Но ДНК-доказательства не оставляют места сомнениям, по словам Барбары — адвоката, которую Люк нанял вести мое дело.

Столь же неоспоримыми являются доказательства из камер наблюдения, которые Роджер установил в доме после серии краж со взломом в нашем районе. По моему настоянию, кстати. Какая насмешка судьбы! На записи отчетливо видно, как я душу мужа телефонным кабелем. Я отказывалась поверить, пока мне не разрешили посмотреть. Я сидела, зажав рот руками, шокированная так, что не передать словами. Неужели это действительно я? Как я могла сделать что-то настолько ужасное?

Но камеры не лгут. Дата слушания постоянно переносится. Похоже, суд завален делами. Мне сказали готовиться к «долгому ожиданию».

— Самое важное, Элли, — учит меня Барбара, — это говорить правду. Присяжные обычно видят, когда кто-то ведет себя искренне.

Но что такое правда, если я не могу ее вспомнить?