Я к Вам пишу...

Я сначала не хотела Вам сего писать, Роман Сергеевич, но, простите, не могу послушаться Елены Дмитриевны, никак не могу. А что делать, не знаю. Поторопилась я, видно, и как поправить, не ведаю.

Простите меня, Роман Сергеевич, матушка всегда говорила, что я на язык несдержанна, вот и вышло так…

За сим остаюсь, молитвенница Ваша,

Варвара Белокриницкая,

потому только одно и остается мне, что молитва.

Из дневников Романа Чернышева

… 1831 года

Ох, матушка, матушка, Господи, Твоя воля. Знал я, что в тетушке моей спеси много, но чтоб в маменьке? Никогда за ней такого не водилось, или я просто не замечал? Каково-то теперь Вареньке там, в столице? Вот я уже про себя называю ее Варенькой, и кажется, что всю жизнь знаю, и если нынче, по глупости матушкиной писать она перестанет, совсем тяжело будет.

Батюшка говорит, нельзя всю душу в человека вкладывать, всей душой прикипать, не полезно это, да и мать осуждать тоже не след, но коли неразумно она поступила, и вразумить некому, что делать-то? И что писать, не знаю…

Господи, коль перед выбором поставишь, знаешь ведь, кого изберет сердце мое, не допусти того, тяжкий это выбор, невозможный…

Слаб я, Господи, пред лицем Твоим слаб и немощен, как всякий человек земной, не допусти предстать перед выбором между любимыми людьми. Обе они мне дороже жизни нынче, пощади раба Твоего, Святый Крепкий…

…января 1816 года

Хорошо-то как дома, в деревне, совсем не то, что в Париже. Там и зимы-то настоящей не было, так, слякотно и промозгло. А дома – снежок, прохладца. Давеча Прохор баньку истопил, и из парной прямо в снег, куда как хорошо-то. Маменька, конечно, серчала слегка, негоже, дескать, нагишом-то, да только из бани-то как иначе?

Гостью ее напугал, да кто ж знал, что гостье по задворкам гулять приспичит. И вот что теперь делать прикажете?

(большая клякса на пол листа, перерисованная в пуделя с бантом)

…августа 1824 года

Брожение в умах нехорошее, не к добру все это, чует мое сердце, быть беде великой.

И управляющий опять запил, с соседом свару устроил, придется поутру ехать в подмосковную разбираться. Прогнать его к чертовой матери, да маменька больно жалостливая – жену его и детей малых жалеет. Хорошо жалостливым быть за чужой счет, меня бы кто пожалел что ли…

…июля 1836 года

Знал ли я ранее, что такое счастье? Нет, наверняка не знал, сколь мелочные теперь вещи делали меня несчастливым, но на поверку оказывалось – пшик, пузырь мыльный, но теперь я счастлив воистину, всей полнотой счастья. Как же хорошо это, Господи, благодарю Тебя…

14 декабря 1835 года

Десять лет, десять лет прошло. Десять лет мой жизни впустую. Нет, для вразумления, пожалуй, но сколько несчастия матушке. Как могли мы думать, что счастливыми других сделаем, а коль они того счастия и не хотели вовсе? Получилось, что только несчастье и принесли – себе, родным… Мятежник, лишенный званий и наград – вот кто я теперь, и матушка моя – мать государственного преступника.

Да, на площади я не был, виновен лишь в недоносительстве. Но таковых – сплошь и рядом – Анненков, Ивашев, Ентальцев, пред самым моим приездом покинувший Березов с супругою. И все мы – преступники, принесшие беды и несчастия родным нашим. Грех этот отмолить разве детям достанет.

Письмо Варваре Белокриницкой от княгини Львовой второе

Здесь, меблированные комнаты,

В.О. 16 линия, дом Уваровой

Неделя о Мытаре и фарисее[18], 1831 год